Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 179
спиной отворилась дверь, и показалась какая-то женщина и двое детей лет шести и четырех, два мальчика.
– Снег! Снег! – закричали дети и выбежали на побелевшую лужайку.
– Что здесь происходит? – спросила женщина, приближаясь, и тут я ее разглядела и узнала.
Она улыбалась и была спокойной. Как будто привыкла к тому, что каждый день в двери ее дома стучались такие, как я, и набрасывались на ее… Кого? Неужели, прости господи, мужа?
Милена тоже ничуть не изменилась.
– Комильфо?! – всплеснула она руками.
И тоже бросилась меня обнимать.
Неужели и я ничуть не изменилась?
Мне не было стыдно и не было совестно. Мне одновременно было обидно, но смешно, грустно, но радостно. Не за себя, за него. И за нее тоже в какой-то степени.
– Я дописала, – сказала я. – Я хочу тебе показать.
– Покажи, – сказал Тенгиз. – Я все прочту.
Из летописи Асседо
Глава I. Дюк
Влажный рассвет тебя разбудит,
портье ключами щелкнет,
а дальше – как придется.
Жизнь одна, второй не будет.
Но пока валторна смолкнет,
колокольчик распоется.
М. Щербаков
Памяти всех
Северный ветер яростно выл за окнами старого замка, снег бился в стекла, ввинчивался в печные трубы. Вопли роженицы сливались с воем за стенами.
Повитуха поменяла шестое полотенце, но кровь залила и его. Служанка все пыталась укрыть госпожу мехами, но та срывала шубы, ногтями царапала собственную кожу, будто вознамерилась содрать ее тоже.
– Не доживет до утра, – прошептала повитуха.
Служанка сплюнула три раза через левое плечо.
– Еще немного осталось, милая. Терпи и трудись, Господь милосерден.
Роженица скорчилась, потом оперлась о руку служанки, встала и принялась, шатаясь, бродить по комнате, похожая на призрак утопленницы.
– Лежи! Куда идешь?!
Повитуха попыталась вернуть ее на положенное место, но та зарычала, вцепилась руками в дубовую спинку кресла и отказалась повиноваться. Раскачивалась, будто молилась языческим божествам.
Не роды то были, а поле битвы.
Упала на пол, забилась, застонала, завопила, отдала всю себя и произвела на свет орущего младенца размером с куль пшеницы. Живее некуда.
– Мсье ле дюк…
Вырвался предсмерный шепот, и скончалась хозяйка северного замка.
Младенец орал три дня и три ночи, а может, и больше. Две кормилицы его баюкали. Третью прислали из соседнего имения.
Вся челядь собралась у покоев хозяйки. Тело вынесли, но земле не предали – ждали хозяина. Так и пролежала в большом зале, умащенная благовониями, при свечах, семь суток, пока хозяин не воротился.
Уже душок пошел. Очаг не разжигали и окна растворили. Свечи гасли под сквозняком. Гулявший по залу ветер трепал волосы хозяйки и белые одежды – как живая была. Только сложенные на груди руки не шевелились. Слуги обходили зал стороной и плевались через плечо три раза, ругались – кому свечи опять зажигать.
В полнолунье воротился хозяин. Пьяный вдрызг, одуревший после последней победы под знаменами сюзерена, друга своего и соратника. Отхлебнул киршвассера из фляги, бросил поводья, соскочил с коня и побежал в зал.
Упал на колени, затряс тело, зарылся лицом во вздутый живот, взвыл, закричал, проклял небо, землю, рок и плод чрева ее, убийцу окаянного.
Поднял на руки труп, вскочил на подоконник и выбросился вместе с покойной женой из окна левого флигеля прямо в ров.
Молод был хозяин – горячая голова, – не знал любви ни до, ни после своей супруги.
Не довелось хозяину умереть. Крики его два десятка дней кряду, а может, и больше раздавались под сводами замка. Обезумела челядь. Орал младенец. Выл северный ветер, хлестал градом в стены старого замка. Соседи содрогались.
Сердобольная баронесса фон Гезундхайт послала гонца к дюку.
Примчался дюк. Отшвырнул поводья, соскочил с седла, подтянул перчатки, поправил баску пурпуэна, запахнулся поплотнее в подбитый чернобуркой плащ и бросился в опочивальню вассала.
Смердели покои хуже, чем усеянное трупами поле недавней битвы под стенами Желтой Цитадели.
– Господи боже! – вскричал дюк, едва переступив порог. – Что ты над собою учинил, дьявол и сто преисподних?
Вассал лежал неподвижно на постели, укрытый мехами. Тот, который сотню дней и ночей кряду огнем и мечом испепелял восставших, повернул голову к сюзерену. Замер безжизненный взгляд.
Дюк, хоть и слыл отважным, сделал шаг назад, сплюнул три раза через левое плечо.
– Маркграф ван дер Шлосс де Гильзе фон Таузендвассер, с вами говорит ваш сеньор!
Стукнул кулаком по прикроватному столику. Десятки склянок и ампул подскочили, дребезжа и протестуя, но застывший взгляд маркграфа был навеки лишен протеста.
– Ваша милость, – обескровленными губами произнес вассал и закрыл нездешние глаза.
– Фриденсрайх, – смягчился дюк, – мой добрый друг, мой преданный соратник, баронесса писала мне. Она говорит, ты поражен тяжелым недугом. Я вижу, вижу, как ты страдаешь! Никто не поймет тебя лучше меня: прекрасная Гильдеборга отдала Богу душу в расцвете лет. Но опомнись, она подарила тебе сына, а он не крещен вот уже две луны! Ради всех пророков, когда-либо ступавших по земному диску, дай ему христианское имя!
Фриденсрайх провел ладонью по искаженному мукой, некогда самому красивому во всем Асседо и окрестностях лицу.
– У меня нет сына.
– Что ты несешь, Фрид?! Неужели не хватило тебе безумств и заблуждений?
– Убийца. Будь он проклят. Он и все его отпрыски отныне и на десять колен впредь.
Дюк хотел сплюнуть еще три раза, но призвал на помощь всю доступную ему выдержку. Опустился на колени и взял холодную руку вассала в свою.
– Ребенок, Фрид, всего лишь ребенок. Твой наследник. Твоя кровь, твоя плоть.
Фриденсрайх сплюнул всего лишь один раз, не в силах направить плевок за левое плечо, и застонал сквозь стиснутые зубы.
Дюк сжал руку страдальца покрепче.
– Мой дорогой, что же с ним будет?
– Не желаю знать, сир. Я служил вам верой и правдой. Жизнь моя больше не принадлежит вам.
Поглядел дюк в лицо друга и соратника с горечью, с мольбой и с неизбывным ужасом в золотых глазах.
– Фрид, мой Фрид, помилуй бог, что же ты наделал? Неужели лишь только разруху желаешь ты нести в мир и множить несчастья?
– Кроме смерти, я больше ничего не желаю, – прохрипел вассал. – Во имя нашей былой дружбы, хоть и омраченной неурядицами и слепотой моей, окажи мне последнюю милость, Кейзегал, и вонзи кинжал в мое сердце.
Покачал дюк бронзовой головой:
– Я бы и вонзил, но нет у тебя сердца, Фрид, и не было никогда.
Собрав оставшиеся силы, приподнялся вассал на подушках:
– Вы отказали мне в
Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 179
