Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 202
в ту минуту возглавлял единственную силу, существовавшую в столице. Мортье подчинялся соратнику во всех важных случаях.
К дому Мармона прибыли оба префекта, часть муниципального корпуса и многие видные лица. Завидев маршала, лицо которого почернело от пороха, а одежда была разодрана пулями, его стали благодарить за доблестную оборону Парижа, а затем принялись обсуждать с ним создавшееся положение. Выявилось единодушное порицание дезертирства всех, кого Наполеон оставил в столице для ее обороны, да и самого Наполеона, чья безрассудная политика привела солдат всей Европы к подножию Монмартра. Говорили у Мармона и о том, что нужно позаботиться не только об армии, но и о столице. Маршал отвечал, что у него нет права договариваться о столице, и предложил префектам отправить к государям-союзникам депутацию от муниципального совета и Национальной гвардии, чтобы потребовать от государей, которые после перехода через Рейн объявили себя не завоевателями, а освободителями Франции, обращения с Парижем, достойного их имени.
Среди всех этих разговоров и появился Талейран. Он побеседовал с маршалом Мармоном наедине и тотчас задумал обернуть свой визит в пользу развязке, которую начал считать неизбежной и которую намеревался ускорить собственными руками. Никто не был более чувствителен к лести, чем Мармон, и никто не умел так искусно ее применять, как Талейран. В тот день, 30 марта, маршал приобрел полное право на благодарность страны. Его лицо, руки, одежда несли на себе свидетельства того, что он сделал. Талейран похвалил его храбрость, таланты и особенно ум, намного превосходивший, по его утверждению, ум многих маршалов. Герцог Рагузский с глубоким удовлетворением слушал опасного соблазнителя, готовившего его гибель. Талейран постарался показать ему опасность всей ситуации и необходимость отобрать Францию у того, кто ее погубил, и дал ему понять, что военачальник, только что с блеском оборонявший Париж, еще имевший под своим началом солдат, во главе которых сражался, в нынешних обстоятельствах обладает средством спасти свою страну, которая не принадлежит никому. На этом Талейран остановился, ибо знал, что соблазнение не совершается за один раз. Но когда он удалился, несчастный Мармон был в упоении и уже мечтал о блестящей судьбе.
Время было позднее; выбранные маршалами офицеры пошли договариваться с представителями князя Шварценберга о деталях оставления Парижа, а два префекта с депутацией из членов муниципального совета и командиров Национальной гвардии отправились в замок Бонди взывать к добрым чувствам государей-победителей.
Тем временем к Парижу приближался Наполеон. Двадцать третьего марта его видели в окрестностях Сен-Дизье, где он предоставлял отдых войскам и подтягивал гарнизоны. В последующие дни он совершал движения между Сен-Дизье и Васси, по-прежнему надеясь увлечь в преследование за собой Шварценберга. Двадцать седьмого он узнал из захваченного солдатами бюллетеня о неудачном сражении в Фер-Шампенуазе. Из бюллетеня, хоть и неточно датированного, явствовало, что союзники движутся на Париж. После печального подтверждения этого факта пленными Наполеон передвинулся на Сен-Дизье, весьма задетый подобным известием и еще более задетый тем, какое впечатление оно произвело на его окружение. Люди, и без того обеспокоенные тем, что могло случиться после их ухода в Лотарингию, перестали сдерживаться при известии о движении союзников на Париж. С горячностью порицали они безрассудное упрямство Наполеона, которому после возвращения Коленкура приписывали разрыв переговоров. Принялись говорить, что он уже погубил часть армии в этой кампании, а теперь собирается погубить и столицу, и что пока он бессмысленно воюет в тылах коалиции, союзники, возможно, мстят за сгоревшую Москву, сжигая Париж.
Вскоре волнение стало таким сильным, что пришлось с ним считаться, и 28 марта Наполеон, возвратившись в Сен-Дизье, принялся обсуждать возможное решение с Бертье, Неем и Коленкуром. Если бы можно было знать заранее, что Париж спасти уже не удастся, лучше всего было бы продолжать исполнять план, хоть и опасный, но представлявший единственный шанс на спасение: разрешить неприятелю вершить в столице революцию и броситься ему в тыл со ста двадцатью тысячами человек. Однако если еще оставалась надежда спасти Париж, было бы естественным двинуться к нему со всей возможной быстротой и, коль скоро не удалось отвлечь от него союзнических генералов последним маневром, попытаться хотя бы нагнать их в ту минуту, когда они будут заняты, и напасть на них со стремительностью молнии. Такого мнения придерживались Бертье и Ней, и оба горячо его отстаивали. Все испытывали волнение, и все пламенно желали мчаться к Парижу.
Однако Наполеон, руководствовавшийся вовсе не волнением, думал иначе. Он двигался к крепостям, чтобы реорганизовать армию, довести ее до ста тысяч человек и устрашить союзников. Взятия Парижа или опасности взятия было недостаточно, чтобы отвлечь его от столь важной цели. Он был уверен, что союзники, едва узнав, какой грозной силой он располагает, почти наверняка спешно оставят Париж, либо жестоко заплатят за недолгое удовольствие своего пребывания в нем. Наполеон отметал мысль о возможности политической революции, ибо не представлял, несмотря на всю свою проницательность, насколько обесславилось его правление. Он рассматривал вещи только с военной точки зрения и считал, что собрать стотысячную армию важнее, нежели идти спасать Париж. Между тем, поскольку такого мнения придерживался он один, ему пришлось уступить и принять решение двинуться на спасение столицы. Но выдвигаться нужно было без промедления, нельзя было терять ни минуты. Наполеон принял решение внезапно и пустился в путь тотчас же, повернув прямо от Марны к Обу, а от Оба к Сене, чтобы вернуться к Парижу левым берегом Сены и избежать столкновения с армиями союзников.
Отбыв из Сен-Дизье 28-го, он заночевал с армией в Дулеване, вновь пустился в путь 29-го, перешел через Об в Доланкуре и заночевал в Труа, оставив позади армию, которая не могла преодолевать расстояния столь быстро, как он. В дороге он получил сообщение о неминуемой опасности, нависшей над столицей, о неприятелях, угрожавших ей извне, и интригах, угрожавших ей изнутри, и еще более ускорил движение. Утром 30 марта он продвинулся до Вильнёв-л’Аршевека, а оттуда, покинув армию и желая доставить Парижу помощь хотя бы своим присутствием, помчался к столице на почтовых вместе с Коленкуром и Бертье. Как мы знаем, он выслал вперед генерала Дежана, чтобы тот возвестил о его прибытии и убедил маршалов продолжать сопротивление.
К полуночи Наполеон прибыл, наконец, во Фроманто. Завидев группу конников, перед которой ехали несколько офицеров, Наполеон без колебаний подозвал их к себе. «Кто вы?» – спросил он. «Генерал Бельяр», – отвечал старший из офицеров. Это действительно был генерал Бельяр, который во исполнение капитуляции Парижа направлялся в Фонтенбло, дабы подыскать подходящие расположения для войск маршалов. Выскочив из кареты, Наполеон схватил генерала за руку, отвел в сторону и засыпал вопросами.
«Где же
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 202
