безграничное и ненасытное, удовлетворять которое он был готов любыми средствами. И пока Земан рассчитывал на твое содействие здесь, он тебе только завидовал, и не более того. Однако, обманувшись в своих надеждах на тебя, он воспылал к тебе смертельной ненавистью. Утоление честолюбия стало для него второстепенной задачей; главная его цель теперь – отомстить тебе и султану, не воздавшим должное его заслугам. Об одной лишь мести он думает днем и грезит ночью. Назначишь Земана правителем Бургланы – и он при первой же возможности заключит союз с султаном Кандиша, самым опасным врагом Гузурата. Он отдаст ему эту важную пограничную провинцию и тем самым обеспечит вражеским войскам беспрепятственный проход в беззащитную страну. Потоки крови зальют землю, воздух огласится стонами и проклятьями, трон султана пошатнется до самого основания, и виновником всех несчастий Гузурата будешь ты – ты, который умышленно отдал Бурглану такому брату; ты, который будет обвинен в предательском сговоре с ним. Ну а теперь выполняй свое обещание, коли посмеешь.
Аморассан. Чудовище! Но ведь, нарушив свое слово, я разобью отцу сердце! Груз лет уже тянет его в могилу, и должен ли я добавить к этому грузу еще и горечь разочарования? Кажется, вся душа в нем держится одной надеждой, что я выполню свое обещание. Жизнь его висит на волоске, и гнев на меня, нарушившего слово, может стать тем, что волосок этот оборвет!.. Оставь меня! Прочь с моих глаз! Ах, лучше бы мне никогда тебя не знать!
Дух. Признаюсь, если бы не мое предостережение, завтра ты насладился бы блаженством, какое и в раю мало кто вкушает. Радость сбывшихся надежд еще многие годы питала бы лампаду жизни твоего родителя, ныне почти угасшую. Услышав от тебя желанную весть, он благословил бы тебя дрожащим голосом, обливаясь слезами благодарности и счастья. Твой брат с притворной любовью прижал бы тебя к груди. Султан осыпал бы тебя самыми лестными похвалами и горячо одобрил бы твой выбор. Опьяненный сладостной иллюзией, ты пребывал бы в мире грез, покуда не разразилась бы страшная буря и демоны мести и войны не принесли бы страдание и горе на ныне безмятежные равнины Гузурата.
Аморассан. Деваться некуда! О я несчастный! Значит, мне придется разбить сердце моему доброму, моему почтенному отцу!
Дух. До этого мне нет дела.
Аморассан. Дьявольское отродье! В тебе нет ничего человеческого, помимо внешнего облика! Когда бы твоего каменного сердца хоть раз коснулась жалость…
Дух. Жалость? Теперь ты говоришь глупости, а потому я тебя покидаю. Но прежде знай: Абу-Бекер уже подготовил султана к тому, что ты потребуешь поставить губернатором Бургланы своего брата. Взамен султан намерен просить твоего согласия на возведение Абу-Бекера в должность верховного кадия. Теперь принимай угодное тебе решение. Но каким оно будет, мне решительно все равно.
И, сказав так, дух исчез.
Халиф. Мне кажется, Бен Хафи, твой Аморассан сам толком не знает, чего хочет. Хотя эта бесстрастная дева-дух мне не слишком нравится, и я надеюсь, что жизнь не вынудит меня обратиться к ней за помощью, все же она в точности выполняет его волю. Однако чем лучше она слушается Аморассана, тем сильнее он на нее сердится. По моему твердому разумению, он не имеет никакого права обращаться к ней с такими гневными речами и обзывать такими грубыми словами. Тем не менее Аморассан мне весьма по душе: для визиря он кажется очень хорошим человеком. Я лишь искренне сожалею, что ему вообще взбрело в голову заделаться визирем… Но продолжай, Бен Хафи: мне любопытно узнать, какое решение он принял.
Музаффер. Могу предположить. Для того чтобы сохранить свое место, он должен противодействовать планам Абу-Бекера, а Абу-Бекер поддерживает притязания Земана – значит, Аморассан выступит против них.
Бен Хафи. Твое предположение верно, о визирь, вот только вместо мотива Аморассана ты назвал свой собственный… Итак, возобновляю свое повествование.
Глава VII
…тощее убийство…
…вот так крадется к цели
Тарквиниевой хищною походкой,
Скользя как тень.
«Макбет»[102]
Абу-Бекеру удалось убедить султана, что Аморассан поставил себе в заслугу все добрые дела, сотворенные в Гузурате, и народ считает государя лишь ничтожным орудием в руках визиря. Как следствие, Ибрагим принял своего еще недавно любимого друга с подчеркнутым безразличием. Он притворился, будто не заметил его прихода: продолжал играть со своей любимой обезьянкой и разговаривать с евнухами, отпуская разные язвительные замечания, скрытой целью которых было ранить чувства Аморассана. Наконец, выпустив одну из таких ядовитых стрел особенно ловко и решив, что она-то уж точно попала в цель, Ибрагим бросил взгляд на визиря, дабы насладиться его раздосадованным видом. Аморассан же ответил взглядом без тени упрека, столь доброжелательным, кротким и смиренным, но одновременно столь открытым, твердым и полным достоинства, что султан был поражен в самое сердце. Уснувшая любовь вновь пробудилась в нем, и прерывистый голос выдал его душевное волнение, когда он спросил: «И что же привело сюда моего друга Аморассана?»
Хорошо знакомый ласковый тон затронул самые нежные струны Аморассана, а воспоминание о долгой дружбе обильно увлажнило его глаза. Увидев, что чувства его передались Ибрагиму, он решил воспользоваться удобным случаем и все объяснить про замыслы низкого и коварного Абу-Бекера. Но вдруг он вспомнил, что дух предупреждал о намерении султана сегодня утром попросить для Абу-Бекера место верховного кадия, и тотчас же заподозрил, что такое проявление теплых чувств объясняется не искренним движением Ибрагимова сердца, но единственно желанием возможно легче получить у него согласие. Вмиг воодушевление в нем угасло, и он с холодной серьезностью ответил, что «пришел посоветовать подходящего человека на пост губернатора Бургланы».
Ибрагим с изумлением воззрился на него. Ведь он только что видел румянец волнения на щеках Аморассана и умиленные слезы у него в глазах – чем же объясняется внезапная перемена, в нем произошедшая? Спустя несколько мгновений султан овладел собой и с равной холодностью осведомился: «Кому же Аморассан сделал честь своим решением?» Он заранее предвидел ответ и уже приготовился отдать пост губернатора Земану, а взамен попросить для Абу-Бекера должность верховного кадия, сообразно тайной договоренности со своим нынешним фаворитом. Каково же было удивление султана, когда он услышал имя Халеда!
Против этого доблестного героя у него не нашлось возражений. Огорченный, сбитый с толку, разочарованный, Ибрагим пробормотал слова согласия – и с сокрушенным сердцем визирь воротился домой, нимало не сомневаясь, что утратил доверие султана, страшась упреков разгневанного отца, трепеща
