Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
Гуниб как раз прибыла военная миссия от турецкого отряда – авангарда, сформированного в Кази-Кумухе, куда и прибыл потом первый турецкий батальон из Закавказья. Наши турки, артиллерийские солдаты, поступили в распоряжение турецких офицеров и составили небольшой гарнизон Гуниба. Особенно чувствителен был недостаток хлеба, и мы принуждены были питаться иногда так называемым «эхом». Это жареная кукурузная мука, смешанная с небольшим количеством пшеничной, разбавлялась на ладони простой водой и скатывалась в шарик, который проглатывался с трудом. Если бы не чеснок, то цинги нам не миновать. Прибывшие турецкие офицеры (3–4), расположившиеся в большом доме начальника округа, любезно пригласили нас всех приходить ежедневно к ним обедать. Один раз мы пошли все, неудобно было отказаться, но наша ветхая одежда помешала нам в дальнейшем пользоваться этим приглашением. Турки же были одеты довольно изысканно. Среди них помню небольшого роста майора Генерального штаба, прекрасно говорившего по-французски. Ожидался приезд их начальника полковника (каймакана) Измаил-Хакки Бея, который и посетил один раз Гуниб. Помню его высокую фигуру корректного офицера, получившего образование в Германии. Наши же старшие офицеры, генерал Эрдман и полковник Ржевуцкий, прилично одетые, продолжали ходить обедать к туркам.
Получено потрясающее известие: убит Государь Император и вся Его Семья. Все время приезжали кучками горцы на Гуниб из дальних аулов и спрашивали: «Верно ли это, кто сделал это и как дальше быть и кому служить?» В первой части моего очерка я говорил о решении стариков одного из аулов послать делегацию в Москву и просить прислать им в Дагестан для погребения Белого Царя. Не буду поэтому повторяться.
Пришли сведения о том, что по соглашению с Бичераховым князь Тарковский с собранным им Дагестанским полком уже занял Шуру. Но между Бичераховым и турками состояние войны. После взятия Баку, турки подходят к Дербенту. Англичане ушли временно в Энзели. На севере масса большевиков. На Тереке казаки против большевиков и, кроме того, вечно воюют с чеченцами. О Добровольческой армии известно только, что она занята где-то на Кубани. Мы как будто находимся на турецкой территории, хотя она и не завоевана ими и их вообще никто не звал, но в данный момент турки представляют силу, и, как говорили тогда, их в горах (Кази-Кумухе) уже несколько батальонов, пришедших через Нухинский перевал.
Тем временем турки по инструкции из Кази-Кумуха начали производить частичную мобилизацию горцев ближайших аулов и в самом Гунибе на площади начали производить занятия с ними. Мобилизованных было не больше 15–20 человек. Картина была довольно комическая: горцы, не знавшие никогда и никакого строя, в бешметах, а иногда и в шубах беспорядочно бегали, исполняя команду турецкого унтер-офицера (чаупа): «Икинджисы манга бурия марш-марш!» У Барятинских ворот, ниже нижнего Гуниба, был поставлен турецкий караул, чтобы задерживать дезертиров из мобилизованных горцев.
Спрашиваем у турецкого коменданта пропуск идти в Шуру. Не советует туда идти. Почему? Разве мы пленные? Ответ: «Нет, но я прошу вас подождать». Ждем еще и еще… и решили уйти сами. Подошел случай: жена ротмистра Хуршилова (сам он давно уехал, и турки не чинили ему препятствий) с двумя мальчиками получила от турок разрешение ехать в Шуру. Вещи погружены на повозку, запряженную двумя тощими конями. Я снимаю погоны и в рваной черкеске изображаю погонщика-кучера. Остальные 7 человек ночью должны были пролезть через старые солдатские отхожие места и, спустившись к кладбищу, Апшеронской тропой выйти ниже Гуниба на три версты прямо к Кара-Койсу. Среди них был и мой брат с одной здоровой рукой, знавший с детства эту тропу и накануне с капитаном Лапиным произведший разведку. Для облегчения побега они свои скудные вещмешки положили ко мне на повозку. Генерал Эрдман, чтобы замаскировать наш побег, остался и пошел к туркам в собрание. Полковник Ржевуцкий с сыном отказались. Отец считал эту задачу для себя тяжеловатой.
Все пошло как будто хорошо. Повозка моя с женщиной и мальчиками благополучно проехала турецкий караул у Барятинских ворот. Меня не узнали, я же боялся наткнуться на часового-турка, служившего у меня во взводе. Пешая группа вышла благополучно на шоссе и, пройдя железный мост через Кара-Койсу, стала нагонять нашу повозку. Мы же ехали медленно, кони из-за истощения тянули повозку еле-еле. Предстояло же идти 90 верст.
Вдруг сзади громкие крики: «Дур, дур (стой)… Атма (не стреляй)…» И на нас наскочило десятка два вооруженных турецких солдат Гунибского гарнизона. Остановив нас, повернули назад повозку и, подгоняя прикладами, всех погнали обратно на Гуниб. Подошел дежурный турецкий офицер в чине прапорщика и, ругаясь на своем языке, ударил меня нарочно, когда я ему крикнул: «Осторожнее, я офицер!» Продолжая ругаться, он сказал мне, что меня повесят за переодевание. Увидев на груди брата орден Святого Георгия, сорвал его и бросил на землю. Возмущенные и подавленные, мы пришли на Гуниб, где нас заперли в пустую комнату холерного дома. Снаружи был поставлен караул. Участь наша зависела от Измаил-Хакки Бея, произведенного уже в генералы (паша). Наши горцы не дремали. Генерал Эрдман и ротмистр Матегорин подняли всех на ноги, и от имени русских офицеров пошла с нарочным бумага-протест в Кази-Кумух с описанием происшедшего. В этой бумаге излагалось, что русские офицеры не находятся в плену, а у себя на родине, где ведут войну с большевиками и хотят присоединиться для этой же цели к князю Тарковскому. Ответ пришел быстро и гласил: «Русских офицеров немедленно освободить, они могут ехать куда хотят. Приношу свое извинение за свершившееся. Виновника-прапорщика подвергаю наказанию, а капитана Кузнецова прошу особенно извинить меня за совершенный прапорщиком проступок с Георгиевским крестом, который и мы ценим».
После объявления нам ответа от Измаил-Хакки Паши, через некоторое время к нам в комнату вошел злосчастный прапорщик и, извинившись перед братом, с поклоном вручил ему найденный им за три версты Георгиевский крест.
Итак путь в Шуру был открыт, и на этот раз мы без колебаний дружно двинулись различными способами домой. Путь далекий, голодный и возвращение без славы. Ни одного выигранного боя, что, впрочем, и понятно, принимая во внимание отсутствие силы и средств. Одного желания оказалось недостаточно. Вид у нас всех был непривлекательный. Я лично не мог надеть на черкеску погон, так как на ногах у меня были стоптанные чувяки без подошв.
Как позже выяснилось, причиной нашего неудачного побега с Гуниба был полковник Степан Андреевич Ржевуцкий, милейший человек, георгиевский кавалер Китайской кампании 1900 года. Отказавшись идти с нами, он через полчаса после нашего ухода решил попытаться с сыном также уйти, но через Барятинские ворота, где был турецкий
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
