говорило лишь об одном: он никогда не пойдет на такое. Не станет спасаться ценой её жизни! И очень плохо, если она этого не понимает...
Если не знает, что Аманда Блэкни Уорд и есть вся его жизнь!
– Джек, – она подалась к нему, соприкоснувшись плечами, нырнула глазами в глаза, глубоко, до самого сердца, и прошептала, как будто на нём расписавшись: – Я люблю тебя. Так люблю, что...
Окончание фразы вышибло из её горла сильным ударом, швырнувшим Аманду на пол. Опрокинутый хлипкий стул, на который она налетела, больно врезавшись в тело, рассыпался на куски, и сама она тоже рассыпалась, судя по ощущениям... Опрокинувшись на живот со связанными руками, она приложилась о пол плечом, бедрами и проехалась по щербатым доскам щекой. Не успела и вскрикнуть, так быстро всё это случилось, – закричал только Джек.
Она слышала его голос, но как будто издалека... Оглушенная, с переломанными костями (именно так она себя ощущала), лежала мешком на полу и пыталась понять, жива ли ещё.
Ранка на прокусанном языке наполнила рот привкусом крови...
– Аманда! Аманда! – Джек звал её, извернувшись всё так же со связанными руками, а детина-молчун тянул его вверх, выворачивая те из суставов.
– Что случилось? – послышался металлический голос Этель. – Что ты сделал? – посмотрела она на подручного, словно знала, что всё дело именно в нём.
И он промычал низком тоном, словно ухнули своды угольной шахты:
– Эти оба шептались. Она, – взгляд на Аманду, – могла что-то ему передать...
– Идиот, у них связаны руки. К тому же мы их обыскали! Ты сам это сделал... Забыл?
«Идиот» поглядел из-под нависших бровей насупленным взглядом.
– Подними её, живо. И запри их уже, как положено! Руки не распускай, – добавила угрожающе. – Эти двое нужны мне живыми.
Детина подхватил Аманду на руки, и где-то внутри её тела зазвенело осколками стекол, словно разбился витраж или хрупкая ваза. Она застонала, сглатывая слюну, от которой ее замутило, и ощутила, что плачет: щеки заледенели от скользнувшего по ним воздуха.
– Пустите меня убедиться, что с ней все в порядке! – долетал до нее голос Джека словно издалека. – Умоляю, дайте удостовериться...
– С ней всё в порядке: чай, не хрустальная ваза, чтобы разбиться от падения на пол, – отвечала мисс Эдвардс. – Не истери, Джек. Ничто с ней не сделается! – Хлопнула дверь, щелкнул запор.
Её опустили на что-то относительно мягкое: на старый тюфяк. И детина, заклеймивший ее своим кулаком, молча вышел, заперев крепкую дверь...
Аманда осталась одна. Лежала, прислушиваясь к себе и боясь даже пошевелиться... Вдруг, если хотя бы вдохнёт посильнее, то крохотное, что с недавних пор зрело в ней, оборвётся? Вдруг бренчание тех самых осколков, что она уже ощущала в себе, это и есть оборвавшаяся крохотная мечта, о которой она так и не поведала Джеку?
Она двинулась, перекатившись на бок, подтянула к животу ноги, сожалея до боли в груди, что не может обхватиться руками, убаюкать то ценное, что не ценила по-настоящему. Не успела, пытаясь принять сам факт его появления...
И вдруг задохнулась от боли, пронзившей живот снизу-вверх, словно кто-то ударил ножом. Провернул его, выпуская всю кровь без остатка, и та потекла по ногам горячим, крохотным ручейком.
Их заперли в разных комнатах, но Джек слышал, как стенала Аманда. Как её словно выворачивало от боли, отдаваясь набатом в его собственном сердце... Резонируя каждой клеточкой тела на страдание любимого человека.
Он долбил в дверь и кричал, умоляя пустить его к ней, до хрипоты. Сбил в кровь кулаки, но не чувствовал боли... Оказалось, что делать это со связанными руками не так-то просто и всё-таки он сумел.
Наконец, стукнул запор – на пороге предстала мисс Эдвардс.
– Уймись, хватит, – сказала она, – ты нужен мне невредимым...
– Что с Амандой? – перебил он её. – Что вы сделали с ней?
Девушка усмехнулась, но как-то скупо, без лишних эмоций.
– Мы – ничего, а вот ты, наверное, да... – Джек не понял, о чём она говорит, и нахмурился. – Твой ребёночек? – уточнила мисс Эдвардс. – Выкидыш у неё. – И, должно быть, пытаясь утешить: – Сделаешь ей другого. Это несложно! Уверена, вам даже понравится...
– Выкидыш... – Джек ощутил кипяток, плеснувший по венам. Аманда беременна? И теперь теряет ребенка. Он знал, что от этого умирают, и подался вперёд: – Если с ней что-то случится, вам никогда не заставить меня участвовать в ваших планах, – процедил он сквозь зубы. – Кроме того, я убью тебя, Этель Эдвардс! – Он ожег её ненавидящим взглядом. Почти ощутил, как хватает девчонку и встряхивает как куклу, стирая усмешку с ангельского лица.
И что-то эдакое, безумное проглянуло, должно быть, из глубины его глаз, так как мисс Эдвардс попятилась, ткнув в его сторону пистолетом.
– Выходи, – велела она, – можешь с ней повидаться.
– Ей нужен доктор. Приведите его!
Через силу, словно давясь каждым словом, преступница отозвалась:
– Йенс его приведёт. Не волнуйся, папаша! – И отперла дверь в соседнюю комнату.
Джек вошел, в один миг задохнувшись от душного запаха крови, пропитавшего воздух. Он втянул его через ноздри, превозмогая накрывшую его панику: так пахнет смерть – и упал на колени перед Амандой. Хотелось коснуться её, отвести от лица прядь потных волосы, заключить в кольцо своих рук, уберегая от бед, но он не мог ни того, ни другого, ни третьего... Только лишь ощущать острый приступ вины за происходящее с ней.
– Аманда, любимая, это я, Джек, ты слышишь меня?
Девушка открыла глаза, лихорадочные, большие, и столько в них было боли, что Джек на мгновение захлебнулся им, начал тонуть... Бледные пальцы, коснувшись его лихорадочно полыхающих щёк, словно вытянули его на поверхность.
– Джек, как я рада тебе... – прошептали бледные губы и чуть приметно изогнулись в улыбке.
– Прости меня. – Он тоже шептал хриплым голосом. – Это я во всём виноват...
Аманда покачала головой.
– Не говори так, не надо. Если кому-то себя и винить, то это лишь мне, – сказала она. – Я давно хотела признаться, да не решалась. И дело даже не в этом ребенке... – её голос предательски дрогнул, – а в самом моём браке: я не должна была на него соглашаться. Помнишь, тот день, когда я сказала тебе, что выхожу
