конфликта. Но слухи о «радикальной мысли» Думу распустить и внести конституционные изменения уже распространились. Во время январской аудиенции председатель Думы поставил этот вопрос Царю «в упор». Царь ответил, что «Думе ничего не угрожает». «Это я определенно готов показать, где угодно», – свидетельствовал Родзянко.
Как же согласовать с таким категорическим утверждением тот факт, что за неделю до фактического начала текущей сессии Гос. Думы Н. Маклаков получил повеление написать проект манифеста в связи с роспуском Думы? Прежде всего надо определить, какое содержание было вложено в проект манифеста. Самый документ отсутствует. Его содержание мы знаем только из весьма краткого и общего изложения Н. Маклакова в двух показаниях при допросе в Чр. Сл. Ком. «Канвой» манифеста служило обвинение по отношению к личному составу Думы, ведущему борьбу с властью в то время, когда «всем надо быть воедино», и призыв ко всей «верной России» в «такую страшную военную годину» объединиться около Престола и помочь Царю «послужить» стране. В нашем распоряжении имеется упомянутое письмо Н. Маклакова 9 февраля, которое является само по себе комментарием к проекту манифеста. «Да поможет мне Господь найти надлежащие слова для выражения этого благословляемого мною взмаха царской воли, – писал Н. Маклаков, – который, как удар соборного колокола, заставит перекреститься всю верную Россию и собраться на молитву службы Родине со страхом Божиим, с верою в нее и с благоговением перед царским призывом. Мы обсудим внимательно со всех сторон проект манифеста с Протопоповым, и тогда позвольте мне испросить у В. В. счастье лично представить его на Ваше милостивое благовоззрение. Но я теперь же дерзаю высказать свое глубокое убеждение в том, что надо, не теряя ни минуты, крепко обдумать весь план дальнейших действий правительственной власти для того, чтобы встретить все временные осложнения, на которые Дума и Союзы несомненно толкнут часть населения в связи с роспуском Гос. Думы, подготовленным, уверенным в себе, спокойным и неколеблющимся. Это должно быть делом всего Совета министров, и министра вн. д. нельзя оставить одного, в одиночестве со всей той Россией, которая сбита с толку. Власть более чем когда-либо должна быть сосредоточена, убеждена, скована единой целью восстановить государственный порядок, чего бы то ни стоило, и быть уверенной в победе над внутренним врагом, который давно становится и опаснее, и ожесточеннее, и наглее врага внешнего561. Смелым Бог владеет, Государь. Да благословит Господь Вашу решимость и да направит Он Ваши шаги к счастью России и Вашей славе». Маклаков настаивал в показаниях, что «даже разговора не было о каком-нибудь изменении положения Думы». Дума просто распускалась с назначением новых выборов на 15 ноября.
11 февраля Маклаков лично отвез проект манифеста в Царское. Царь «куда-то очень спешил, ему было не по себе, он был очень замкнут в этот день»562. Маклаков прочел проект манифеста, Николай II сказал: «Оставьте, я посмотрю», и прибавил, что «это на всякий случай, что он еще не знает, как поступить, и что вообще вопрос требует обсуждения со всех сторон».
«На всякий случай…» Царь определенно вскрыл содержание, заключавшееся в этой формулировке, при последнем приеме председателя Думы 10 февраля, т.е. накануне получения проекта будущего манифеста. Доклад Родзянко был представлен в письменной форме, – прочитав его, Председатель Думы свою аргументацию развил в «большей степени» на словах. Этот «сильно, горячо составленный», по характеристике Муравьева, документ напечатан.
«…Мы подходим к последнему акту игровой трагедии в сознании, что счастливый конец для нас может быть достигнут лишь при условии самого тесного единения власти с народом во всех областях государственной жизни. К сожалению, в настоящее время этого нет. Это убеждение не только нас, членов Гос. Думы, но в настоящее время это убеждение и всей мыслящей России. Россия объята тревогой… Она вылилась в многочисленных резолюциях, известных уже В. В. …В то время как вся Россия сумела сплотиться воедино, отбросив в сторону все свои разногласия (как это далеко было от действительности!), правительство в своей среде не сумело даже сплотиться, а единение страны вселило даже в него страх. Оно… вспомнило свою старую, уже давно отжившую систему. С прежней силой возобновились аресты, высылки, притеснения печати. Под подозрением находятся даже те элементы, на которые раньше всегда опиралось правительство, под подозрением вся Россия. Чувствуя возможность приближения окончания войны, тревога наша усиливается, так как мы сознаем, что в момент мирных переговоров страна может быть сильна в своих требованиях только при условии, когда у нее будет правительство, опирающееся на народное доверие… Министры всячески устраняют возможность узнать Государю истинную правду… Гос. Думе грозят роспуском, а ведь она в настоящее время по своей уверенности и настроениям далеко отстает от страны. При таких условиях роспуск Думы не может успокоить страну».
Настаивая на необходимости продлить полномочия нынешнего состава Гос. Думы «вне зависимости от ее действий», Родзянко заканчивал указанием на то, что «отсрочка принятия этой меры порождает убеждение, что именно в момент мирных переговоров правительство не желает быть связанным с народным представительством». Заключительные строки звучали уже угрозой, что «страна, изнемогая от тягот жизни, ввиду создавшихся неурядиц в управлении, сама могла бы стать на защиту своих законных прав. Этого допустить нельзя, это надо всячески предотвратить, и это составляет нашу основную задачу»563.
То, что Родзянко развил на словах, мы знаем из его показаний Чр. Сл. Ком. и его воспоминаний, обработанных для печати журналистом Ксюниным. Показания изобилуют более яркими подробностями, слова председателя Думы на аудиенции зафиксированы более резкими чертами – возможно, перед революционной Комиссией Родзянко несколько рисовался. Доклад был «самый тяжелый и бурный относительно настроения Императора ко мне и Думе» – показывал Родзянко. Царь был «заранее агрессивно настроен». Председатель Думы говорил об угрожающем настроении страны и о возможности революции. При этом упоминании Николай II прервал докладчика: «Мои сведения совершенно противоположны564, а что касается настроения Думы, то если Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, то она будет распущена». По словам жены Родзянко, Царь сказал: «Если не будет неприличных, резких выступлений против правительства, Дума не будет распущена», на что председатель Думы заметил: «Резкие выступления будут – я не в состоянии буду сдержать 400 человек, у которых накопилось столько справедливой горечи против правительства, в котором сидят лица, как Протопопов». На просьбу удалить последнего Царь ответил уклончиво, но вспомнил Н.
