для них предметом размолвок и взаимных обид, никому из них и в голову не приходило, что можно подумать о личной выгоде в ущерб другому.
…Тебриз
События, связанные с переездом в Иран, Гамида ханум описывает с такой подробностью, с таким вниманием к деталям, и с такой эмоциональностью, что есть все основания говорить о её писательском таланте.
Не буду касаться политической подоплёки происходивших событий, но, так или иначе, в мае 1920 года сельчане Кехризли и соседних сёл были сильно перепуганы. Различные слухи и приближающаяся оружейная канонада рождали всеобщую панику. Гамида ханум и Мирза Джалил пытались успокоить сельчан, но в общем переполохе трудно было расслышать разумные слова. Брат Мирзы Джалила, Мирза Алекпер, предложил перебираться в Иран, где у него к тому же были хорошие связи, сельчане согласились. Гамиде ханум и Мирзе Джалилу не оставалось ничего другого, как присоединиться к ним. Погрузили на арбы имущество, которое в состоянии были взять с собой, оставшееся имущество и библиотеку Гамида ханум оставила на попечении старого садовника, который остался в селе один (Фирс!?[1036]).
Гамида ханум запомнила этот день на всю жизнь: 11 июня 1920 года, пятница, полдень, часа 2 или 3, очень жарко, тишина, как перед грозой.
Огромное кочевье сдвинулось с места, кто верхом на лошадях, кто на фаэтонах, фургонах, арбах, многие женщины плачут, бьют себя в грудь, мужчины погоняют домашний скот, который всё время расползается, по пути к кочевью присоединяются другие, кочевье продолжает расти.
Гамида ханум вспоминает, как она смотрела на стихийно возникшее кочевье, и вспоминала слова своего отца.
Он говорил:
«Кавказ – дверь между Европой и Азией. Проходит время, эпоха сменяет эпоху, каждые сто лет наш народ начинает стихийно двигаться то в сторону Севера, то в сторону Юга. По этой причине он такой дикий и бедный, не может прийти в себя, привести в порядок свои дела, своё хозяйство, поскольку каждый раз начинаются войны, люди вынуждены становиться беженцами. Всё население, взрослые и дети, со всем своим скарбом, убегают или в горы, или в Иран, или прячутся в пещерах».
…привожу эти слова Ахмед-бека, чтобы обратить внимание как изменилось за прошедшие сто лет наше самомнение. Мы мним себя не народом, который мечется из стороны в сторону, с Севера на Юг, с Запада на Восток, а народом, который способен сыграть цивилизационную роль, как культурный мост между Востоком и Западом, Севером и Югом…
Такое большое кочевье не могло не стать приманкой для грабителей, которые рыскали вокруг.
…не могу не вспомнить ситуацию Старика, Большой рыбы и снующих вокруг акул[1037]…
Были дни, особенно ночи, когда всюду их подстерегала опасность, и они не знали то ли двигаться вперёд, то ли повернуть назад, казалось, что можно не только потерять имущество, но и погибнуть самим.
…когда читаешь, как всё это кочевье, фаэтоны, фургоны, арбы, а за ними упирающийся домашний скот, который приходилось подгонять, переходил по старому мосту через бурный Аракс, их преследовали грабители, а сзади нарастали звуки орудий, невольно представляешь себе, что это эпизоды фильма, который мы не удосужились снять…
Но каким-то чудом, рассыпавшись по дороге на отдельные группы, растеряв изрядную часть своего домашнего скота, они невредимыми оказались сначала в Иране, а затем и в Тебризе.
Всегда думал о том, что следует побывать в Тебризе. Моё восприятие этого, столь важного для азербайджанцев города, всегда было противоречивым, с одной стороны мне казалось, что это буквально средневековье, не затронутое цивилизацией. А с другой, понимал, понимаю, это «вещь сама по себе»[1038], которой ещё предстоит раскрыться, а мне ещё предстоит сделать усилия, чтобы преодолеть привычное клише, и открыть для себя глубокую связь культуры Тебриза с тем, что для себя называю «шаль моей бабушки» как существенная часть моего азербайджанства.
Такое же противоречивое чувство оставляет Тебриз в описании Гамиды ханум, хотя отдаю себе отчёт, что всё дело в моём клише «образованного» и «не образованного народа».
Практически во всех семьях, в которых семья Мирзы Джалила и Гамиды ханум оказывались в Тебризе, их встречали с искренним гостеприимством и почтительностью к высоким гостям. Оказалось, что Мирза Джалил в Тебризе достаточно известен, и ему пришлось принимать большое количество посетителей. Сначала это были его давние знакомые, непосредственно связанные с распространением в Тебризе журнала «Молла Насреддин», потом читатели или просто те, кому было известно имя Мирзы Джалила. Эта известность радовала Мирзу Джалила, но в какой-то момент посетителей стало так много, что не успевали подавать всем традиционный чай. Количество посетителей встревожило полицию и у входных дверей они установили полицейский пост. Мирза Джалил постепенно стал уставать от большого количества посетителей, предпочитая оставаться одному, тем более необходимо было готовиться к продолжению издания журнала в Тебризе.
Многое Мирзу Джалила раздражало и в Иране, и в Тебризе.
Не успели они перебраться через Аракс, как к фаэтону приблизился конный, заставил остановиться, и, соблюдая почтительность, объяснил, что в одном фаэтоне запрещается находиться мужчине и женщине. Мирза Джалил ответил, что это не чужие для него женщины, одна из них его жена, другая – дочь. Конный ответил, что запрещено, даже если это близкие родственники. И добавил, показывая на 9-летнего Энвера, «даже этому мальчику запрещается ехать в одном фаэтоне вместе с женщинами». Мирза Джалил опешил, даже подумал, что этот конный шутит, узнав в нём «Моллу Насреддина». Не понимая, что происходит, он спросил у конного: «А я где должен сидеть?». Конный предложил ему сесть на его лошадь. «Тогда, а вы где сядете?», спросил вконец растерянный Мирза Джалил. «А я сяду на козлы». «Но в этом случае – ответил Мирза Джалил – лучше я сяду на козлы и поеду со своей семьёй. А вы продолжайте путь на своей лошади».
Новые испытания ждали Мирзу Джалила во время священного для мусульман месяца «махаррам». Ритуальное шествие пришло и во двор дома, в котором жила семья Мирзы Джалила и Гамиды ханум. Верующие, как и везде в городе, прыгали, танцевали, приходили в экстаз, до крови били друг друга железными цепями. Мирза Джалил позвал детей в дом, закрыл окна занавесками.
Оказалось, что Мирза Алекпер, когда нанимал квартиру, согласился, что во время месяца «махаррам» в большой комнате будут проводиться траурные мероприятия. Это было завещано отцом хозяина квартиры, и он не мог его нарушить. Мирза Джалил, когда узнал обо всём этом, сильно разгневался, не хотел предоставлять комнату для траурных церемоний. Мирза Алекпер с трудом уговорил его согласиться.
Весь этот священный месяц Мирза Джалил
