влечет оно за собой не гарантию, а ответственность, не спокойствие, а отчаянный риск. Собственной инерцией оно может толкнуть к гибели – спадет эмоциональная волна, породившая его, и человек навсегда останется один на голой скале безнадежности.
…Эмори уже знал, что Алек будет втайне ненавидеть его за ту огромную услугу, что он ему окажет…
…Все это Эмори словно прочел на внезапно развернувшемся свитке, а вне его существа, размышляя о нем, слушали, затаив дыхание, эти две силы: прозрачная пелена, нависшая над девушкой, и то знакомое Нечто у окна.
Самопожертвование по самой своей сути высокомерно и безлично; жертвовать собой следует с горделивым презрением.
«Не обо мне плачь, но о детях своих». Вот в таком духе, подумал Эмори, мог бы говорить с ним Господь.
К сердцу его вдруг прихлынула радость, и тут же пелена над кроватью растаяла, как лицо на киноэкране; подвижная тень у окна – иначе он не сумел бы ее назвать – задержалась еще на мгновение, а потом ее словно выдуло ветром из комнаты. Он стиснул кулаки, он ликовал… десять секунд истекли…
– Делай все, как я скажу, Алек. Не спорь, понял?
Алек молча смотрел на него – воплощенный страх и отчаяние.
– У тебя есть семья, – медленно продолжал Эмори. – У тебя есть семья, и тебе необходимо выпутаться из этой истории. Слышишь, что я говорю? – Он повторил еще раз, четко и раздельно: – Ты меня слышишь?
– Слышу. – Голос звучал напряженно, глаза не отрывались от глаз Эмори.
– Алек, ты сейчас ляжешь в постель, здесь у меня. Если кто войдет, притворись пьяным. Слушайся меня, а то я скорее всего тебя убью.
Еще мгновение они смотрели друг на друга. Потом Эмори быстро подошел к комоду, взял свой бумажник и сделал девушке знак следовать за ним. Алек что-то сказал, Эмори как будто уловил слово «тюрьма», а потом вместе с Джилл юркнул в ванную и запер дверь на задвижку.
– Ты здесь со мной, – предупредил он строго. – Провела со мной весь вечер.
Она всхлипнула и кивнула.
Тогда он отпер дверь второй комнаты, и из коридора вошли трое. Комнату сразу залил электрический свет, он заморгал и зажмурился.
– Опасную игру затеяли, молодой человек!
Эмори рассмеялся:
– А дальше?
Тот, что вошел первым, сделал знак ражему детине в клетчатом костюме.
– Действуйте, Олсон.
– Понятно, мистер О’Мэй, – сказал Олсон, кивая. Двое других с любопытством глянули на свою добычу и удалились, сердито стукнув дверью.
Ражий презрительно воззрился на Эмори.
– Вы что, про закон Манна не слышали? Это надо же – явиться сюда с ней, – он ткнул большим пальцем в сторону Джилл, – с нью-йоркским номером на машине и в такую гостиницу! – Он покачал головой, давая понять, что долго боролся за Эмори, но теперь ставит на нем крест.
– Так чего вы от нас хотите? – спросил Эмори раздраженно.
– Одевайтесь, живо, да скажите вашей приятельнице, пусть заткнет глотку. – Джилл громко рыдала на постели, но при этих словах утихла и, хмуро собрав одежду, ушла в ванную.
Эмори, натягивая брюки Алека, с удовольствием обнаружил, что ситуация представляется ему комичной. Этот ражий детина печется о добродетели, смех, да и только!
– Кто-нибудь еще здесь есть? – спросил Олсон, напустив на себя вид многоопытного сыщика.
– Тот парень, что снял номер, – небрежно ответил Эмори. – Он пьян как стелька. С шести часов дрыхнет.
– Ладно, заглянем и к нему.
– Как вы узнали? – полюбопытствовал Эмори.
– Ночной дежурный видел, как вы поднимались по лестнице с этой женщиной.
Эмори кивнул; из ванной вышла Джилл, полностью, хоть и не слишком аккуратно одетая.
– Так, – начал Олсон, доставая блокнот, – запишем, кто вы такие. Только давайте по-честному, никаких там «Джон Смит» и «Мэри Браун».
– Минутку, – спокойно перебил Эмори. – Советую вам сбавить тон. Ну, мы попались, так что же из этого?
Олсон сердито выпучил глаза.
– Фамилия! – рявкнул он.
Эмори назвал свою фамилию и нью-йоркский адрес.
– А дамочка?
– Мисс Джилл…
– Эй, – возмутился Олсон, – вы меня детскими стишками не кормите. Как вас звать? Сара Мэрфи? Минни Джексон?
– Ой, господи! – воскликнула девушка, закрыв руками заплаканное лицо. – Только бы моя мама не узнала! Не хочу, чтобы моя мама узнала!
– Ну, долго мне ждать?
– Полегче! – прикрикнул Эмори.
Минута молчания.
– Стелла Роббинс, – пролепетала она наконец. – До востребования, Рагуэй, Нью-Гэмпшир.
Олсон захлопнул блокнот и поглядел на них с глубокомысленным выражением.
– По правилам гостиница могла бы передать эти сведения в полицию, и вы бы как пить дать угодили в тюрьму за то, что привезли женщину из одного штата в другой с безнравственной целью. – Он помолчал, чтобы дать им прочувствовать все значение этих слов. – Но гостиница проявит к вам снисхождение.
– Не хотят в газеты попадать! – яростно выкрикнула Джилл. – Снисхождение, скажет тоже!
Эмори почувствовал себя легким, как пушинка. Он понял, что спасен, и только сейчас до его сознания дошло, какой гнусной процедуре его могли подвергнуть.
– Однако, – продолжал Олсон, – гостиницы решили сообща защищать свои интересы. За последнее время эти безобразия участились, и у нас есть договоренность с газетами, чтобы они бесплатно создавали вам кое-какую рекламу. Название отеля не упоминается, а так, несколько строк, что, мол, у вас в Атлантик-Сити вышли неприятности. Ясно?
– Ясно.
– Вы легко отделались, черт возьми, очень легко, но…
– Ладно, – оборвал его Эмори. – Пошли отсюда. Напутственных речей нам не требуется.
Олсон, пройдя через ванную, для порядка взглянул на неподвижное тело Алека. Потом погасил свет и первым вышел в коридор. Войдя в лифт, Эмори ощутил соблазн побравировать – и поддался ему. Он легонько похлопал Олсона по плечу.
– Будьте добры, снимите шляпу. В лифте дама.
Олсон помедлил, но шляпу снял. Последовали две малоприятные минуты под лампами вестибюля, когда ночной дежурный и несколько запоздалых гостей с любопытством глазели на них – безвкусно разодетая девица с опущенной головой, красивый молодой человек с вызывающе задранным подбородком: вывод напрашивался сам собой. Потом холодная улица, где соленый воздух стал еще свежее и резче с приближением утра.
– Вон такси, выбирайте любое и катитесь отсюда, – сказал Олсон, указывая на смутные очертания двух машин, в которых угадывались фигуры спящих шоферов. Он красноречиво потянулся к карману, но Эмори фыркнул, взял девушку под руку и пошел прочь.
– Вы куда велели ехать? – спросила Джилл, когда они уже мчались по тускло освещенной улице.
– На вокзал.
– Если этот тип напишет моей матери…
– Не напишет. Никто ничего не узнает… кроме наших друзей и наших врагов.
Над морем занимался рассвет.
– Голубеет, – сказала она.
– Несомненно, – подтвердил он одобрительно, а потом спохватился: – Скоро время завтракать, вам поесть не
