он молчал. Мы лежали, растянувшись на солнышке, и загорали. Я поеживался: май в штате Колорадо солнечный, но прохладный. Но Джон Саттон, похоже, привык к этому и спокойно грыз сосновую иголку.
— Вы правы, — ответил он наконец. — Я не верю этому. Давайте лучше сойдемся на приступах амнезии.
— Я же говорил, что вы не поверите.
— Скажем так: я не хочу верить в это, — подчеркнул он. — Я не хочу верить в духов, равно, как и в перерождения, или фокусы с экстрасенсорикой. Мне нравятся простые, доступные моему пониманию вещи. И всем прочим тоже. Итак, вот вам мой первый совет: пусть это останется между нами. Об этом не стоить трезвонить.
— Это мне подходит.
Он перевернулся.
— Мне кажется, ваш костюм стоит сжечь. Я найду вам какую-нибудь одежду. Она горит?
— Скорее плавится.
— И ботинки тоже стоит сжечь. У нас разрешается носить обувь, но эта не подойдет. Кто-нибудь обязательно спросит, где вы купили такие. Давайте их сюда.
— Извольте.
— Вот и хорошо, — и прежде, чем я успел его остановить, он взял мой узел. — Что за чертовщина?!
Отнимать было уже поздно. Я позволил ему развязать узел.
— Дэнни, — сказал он странным голосом, — эта штука в самом деле то, чем она кажется?
— А чем она кажется?
— Золотом.
— Да, это золото.
— И где вы его взяли?
— Купил.
Он тронул мой пояс, любуясь мертвым блеском металла, потом взвесил его на руке.
— С ума сойти! Дэнни… слушайте меня внимательно. Сейчас я задам вопрос, и очень многое будет зависеть от того, как вы на него ответите. Мне не нужны клиенты, которые лгут. С такими я не связываюсь. И уж совсем не хочу быть соучастником уголовного преступления. Это золото попало к вам законным путем?
— Да.
— Вам известен закон 1968 года о золотом запасе?
— Известен. Я добыл это золото вполне законно и собираюсь продать его казне.
— У вас есть патент ювелира?
— Нет. Джон, я сказал вам сущую правду. Хотите — верьте, хотите — нет. Я купил его, а это легально, как дыхание. Теперь я хочу как можно скорее превратить его в доллары. Я знаю, что хранить его не совсем законно. Что со мной сделают, если я приду в Монетную Палату Денвера, брякну его на прилавок и попрошу взвесить?
— Ничего особенного… если поверят в вашу «амнезию». Но до этого вам изрядно попортят кровь. Мне кажется, вам лучше схитрить.
— Закопать его?
— Ну, не так радикально. Скажем так: вы нашли его в горах. Где еще в наше время можно найти золото?
— Ладно… вам ведь виднее. Я не против маленькой невинной лжи.
— Причем тут ложь? Когда вы впервые увидели это золото? Какого числа вы вступили во владение им?
Я попытался припомнить. Это было в тот день, когда я приехал в Денвер из Юмы, где-то в мае 2001 года. Примерно, две недели назад…
— Быть посему, Джон. Итак, впервые я увидел это золото… сегодня, третьего мая 1970 года.
— В горах, — уточнил он.
* * *
Саттоны остались в клубе до утра понедельника, и я вместе с ними. Все прочие клубмены были вполне дружелюбны, и им было у в высшей степени наплевать на мои обстоятельства. Позднее я узнал, что именно это и считалось хорошим тоном в клубах такого рода. Мне подумалось, что таких разумных и вежливых людей не часто встретишь.
У Джона и Дженни в клубе была собственная комната, меня же поместили в общей спальне, где я изрядно промерз. Наутро Джон выдал мне рубашку и джинсы. Золото мы снова завернули в мой костюм и положили в багажник машины — Саттоны держали «ягуар-Император», из чего следовало, что Джон — не какой-нибудь затертый адвокатик. Впрочем, я и без того знал это.
Ночь я провел у них, и уже во вторник у меня были кое-какие деньги. Золота своего я больше не видел, но через пару недель Джон вручил мне пачку чеков. Это был денежный эквивалент моего сокровища, за вычетом обычного налога на сделки с золотом. Я узнал, что он не стал связываться с Монетной Палатой — вместе с чеками я получил расписки от покупателей. Себе за хлопоты он не взял ни цента. В детали этих сделок я не вникал, да и Джон помалкивал.
Итак, у меня снова были деньги, и я занялся делами. Уже во вторник, пятого мая, я не без помощи Дженни арендовал маленькую мансарду в старом коммерческом квартале. Я обзавелся чертежным столом, стулом, раскладушкой и кое-какой мелочью. Конечно, там было электричество, газ, водопровод и туалет. Большего я и не хотел. К тому же приходилось экономить каждый дайм[24].
Проектировать с циркулем и линейкой было скучно и непроизводительно. У меня не было ни одной свободной минуты, и поэтому, прежде чем взяться за воссоздание «Фрэнка», я занялся «Чертежником Дэном». Только теперь «Умница Фрэнк» становился «Питом Протеем», универсальным автоматом, и мог делать все, что делает человек. Я знал, что «Пит Протей» недолго останется универсалом. Его потомки будут узкоспециализированы, но мне важно было запатентовать все, что возможно.
Для патентной заявки не требовалась рабочая модель, хватило бы чертежей и описаний. Модель нужна была мне самому, при этом она должна была отлично знать свое дело, чтобы ее не стыдно было показать кому угодно. Она должна была продавать саму себя, наглядно демонстрируя всем и каждому свою полезность и выгодность. Автоматы должны были быть не только работоспособны, но и оправданы экономически, ведь патентные бюро завалены изобретениями, которые хоть и работают, но в коммерческом отношении являют собой сущий «пшик».
Работы шли и быстро, и медленно: быстро потому, что я точно знал свою цель, медленно — оттого, что не было приличной мастерской и помощников. Скрепя сердцем, я раскошелился, взял напрокат кое-какое оборудование, и дела пошли лучше. Я работал дни напролет, семь дней в неделю, питался кое-как и лишь раз в месяц позволял себе провести уик-энд с Джоном и Дженни в их клубе близ Боулдера. В первых числах сентября два робота были готовы. На фабрике я заказал для них корпуса с добротной отделкой и хромированным покрытием движущихся внешних частей — единственная работа, которую я сделал не сам. Стоило это недешево, но я нутром чувствовал, что без этого не обойтись.
