Вид мадам Кэвендиш был пугающим. Волосы растрепаны. Рукава платья закатаны до локтей, пальцы в чернильных пятнах, и даже тонкие запястья густо забрызганы черным. Хмуро сжимая в руке перо, словно все мышцы ее руки давно одеревенели от чрезмерной нагрузки, она яростно строчила что-то на листе бумаги.
На столе рядом с Кэвендиш лежала стопка из сотни таких же страниц: края выровнены с маниакальной точностью, и каждый исписан тем же уверенным, угловатым почерком.
Она завершила страницу, над которой трудилась, самую последнюю, и осторожно подула на нее, чтобы чернила высохли поскорей. Затем аккуратно и точно поместила ее на верх стопки. Блестя глазами, она медленно отодвинулась от края стола и лишь несколько секунд спустя позволила себе заметить присутствие Эспиры.
— Майор, — поздоровалась Кэвендиш.
— Мадам.
— Мне нужны люди. Кто-то из ваших десантников. С этих страниц нужно снять копии, и как можно скорей.
Эспира сдвинул брови, соображая. Неужели эта женщина…
— Мадам? — спросил он. — Вы изложили все на бумаге… по памяти?
— А зачем бы еще мне потребовалось мучиться здесь битых три дня, выводя все эти буквы? — язвительно переспросила Кэвендиш. — Как вы думаете, почему я рассталась с той книгой, когда капитан Рэнсом явилась сообщить, что нас нагнали альбионцы?
— Я… теперь я понимаю, — осторожно сказал Эспира. — Мадам, мне нужно будет справиться, кто из моих людей умеет читать и писать, но вам следует знать, что отнюдь не мастерство каллиграфии привело их в ряды боевого десанта Копья Аврора.
— Само собой, — сказала Кэвендиш. — Тем не менее копии нужно изготовить.
— Если позволите такую дерзость, — сказал Эспира, — я задам еще один прямой вопрос: что такого важного содержится в этой книге?
— Имена, майор, — ответила Кэвендиш, и в глазах ее вспыхнули алчущие, шальные искры. — В ней имена.
* * *
Чудачка с криком уселась в постели и продолжала кричать до тех пор, пока не осознала всю неловкость ситуации. Крики перешли в тихие рыдания, и девушка задрожала всем телом, ощутив бегущие по щекам слезы.
Громко топая, мастер Ферус взбежал по ступеням в ее мансарду — белые волосы всклокочены, в лице беспокойство.
— Чудачка?
Она попыталась заговорить, но голос прозвучал совсем тихо:
— Снова, мастер. Снова тот же сон.
— Расскажи мне, — потребовал старик.
Чудачку била дрожь.
— Мне приснилось Копье, окруженное тьмой, и Смерть лилась внутрь него прямо сквозь стены. Мне приснились тысячи кораблей, сделанных из кристаллов, которые отрывались от земли, — и всюду, куда бы они ни летели, умирали люди. — Она содрогнулась и набрала воздуху в грудь, чтобы шепотом закончить: — Я видела, как пало Копье. Оно рассыпалось, словно возведенное из песка. И еще мне приснилась «Хищница», охваченная огнем. Она горела. Разваливалась на части. Из нее сыпались крошечные, игрушечные люди…
Воспоминание об их исполненных ужаса криках затмило глаза Чудачке новыми слезами. Когда девушке удалось наконец проморгаться, она встретила обращенный к ней сострадательный взгляд старого мастера.
— Учитель, — тихо произнесла Чудачка. — Это ведь не просто сны?
— Нет, не просто, — натуженным, хриплым голосом ответил он.
— Это будущее.
— Да.
Чудачка снова вздрогнула.
Опустив ладонь на плечо девушки, Ферус склонился над ней, чтобы с закрытыми глазами прижаться лбом к ее лбу. Она приникла к старику, полная благодарности за эту простую поддержку.
— Почему они мне снятся?
— Потому что уже начинается.
— Что начинается?
— Конец, — ответил Ферус.
Голос его был полон невыразимой усталости.
— Учитель?
— Да, Чудачка?
— Мне страшно.
— Мне тоже, дитя, — признался эфирреалист. — Мне тоже…
