— Да, на иврите.
Фостер дал ей микрофон и приказал:
— Передайте им, что каждый, кто сдвинется с места, имеет шанс искупаться в Красном море.
Когда раздался голос Ханы, йемениты стали показывать пальцами на потолок, жалобно визжать и корчиться от страха.
— Что это на них нашло? Что вы им сказали?
— Они не знают, что такое громкоговоритель. Они думают, что это сам Бог с ними разговаривает.
— Очень хорошо. Пускай так и думают.
Дальше все пошло гораздо спокойнее. Правда, без происшествий не обошлось. Едва Фостеру полегчало, как снова поднялся переполох. Он закрыл глаза.
— Боженька, — вздохнул он, — обещаю стать с этого дня добрым христианином, только пусть этот дьявольский день кончится.
Хана вошла в кабину.
— Я уж боюсь вас и спрашивать, что там за шум, — буркнул Фостер.
— Текс! — воскликнула она. — У вас крестник родился!
— Чего?
— Там женщина разродилась.
— Не может быть!
— Честное слово, — сказала Хана. — У них это просто. Мать и сын чувствуют себя хорошо.
Он снова закрыл глаза и глотнул порцию воздуха. Целый час они летели спокойно. «Что-то тут не так», — подумал Фостер. Однако пассажиры уже привыкли к рокоту «орла» и, устав от пережитого, начали дремать. Хана принесла Фостеру чашку горячего бульона, и они посмеялись над пережитыми страхами. Фостер долго расспрашивал Хану о йеменитах и о войне в Палестине.
— Где мы сейчас находимся?
Фостер, капитан самолета, он же помощник капитана, штурман и радист, посмотрел на карту:
— Еще немножко, и мы повернем на север над Акабским заливом. По пути в Аден я видел в пустыне укрепления.
— Будем надеяться, война скоро кончится
— Да, милая, война — скверная штука. Но скажите, какого черта вы влезли в это дело? Сколько бы вам ни платили, эта работа стоит вдвое больше.
— Да мне ничего не платят, — улыбнулась Хана.
— Как так?
— Меня просто послали. Теперь, может быть, пошлют строить с этими людьми поселение, а может, — дальше летать по этому маршруту.
— До меня как-то не доходит…
— Это трудно объяснить. Посторонние часто не понимают наших чувств. Для нас деньги — ничто. Зато доставить этих людей в Израиль — все. Когда-нибудь я, может быть, объясню вам получше.
Фостер пожал плечами. Странные дела происходят в мире. «Ну да мне-то что, — подумал он. — Что и говорить, интересный получился рейс, но одного вполне хватит».
Немного погодя он кивнул:
— А вот и Израиль.
Хана схватила микрофон.
— Эй, что вы делаете?
— Пожалуйста, Текс! Разрешите мне сказать им об этом. Они ждали этого мгновения тысячи лет.
— Чего доброго, разобьют мне машину.
— Обещаю вам, ничего не будет. Я заставлю их сидеть тихо.
— Что ж, валяйте!
Он снова включил автопилот и подошел к двери. Хана объявила в микрофон, что в эту минуту они пересекают границу Израиля.
На борту самолета началось светопреставление. Слезы и смех, молитвы и пляски, обрывки песен, объятия и крики радости — все смешалось.
— Господи Боже мой! — изумился Фостер. — Такого не было, даже когда мы побили сборную джорджийского технологического.
Одна из женщин поцеловала его руку. Он отскочил назад, снова уселся за штурвал. Песни и ликования не прекращались до самой Лидды. Когда самолет коснулся посадочной полосы, из-за радостного шума не слышно было моторов. Фостер изумленно смотрел, как евреи, спускаясь с трапа, первым делом бросались на колени и, рыдая, целовали землю.
— Ну, прощайте, Текс, — сказала Хана. — Жаль, что вы уезжаете, но все равно, приятных вам дней в Париже.
Фостер Джи Мак-Уильямс медленно спустился по трапу, посмотрел на сутолоку вокруг. Машины «скорой помощи» и автобусы стояли наготове. Десятки девушек, похожих на Хану, смешались с толпой йеменитов, успокаивая их и радуясь вместе с ними..
Фостер долго стоял у трапа, и странное, никогда до этого не испытанное чувство поднималось в его душе.
Он даже не заметил подошедшего к нему Стреча Томпсона.
— С приездом, мальчик! Как она себя вела?
— Кто?
— Да машина. Как шла?
— Как орел.
Работники отдела иммиграции долго трясли руку Фостера, хлопали его по плечу.
— А они, как они-то себя вели?
Фостер промолчал.
— Что ж ты молчишь? Нормальный рейс?
Фостер пожал плечами:
— Вот именно. Рейс как рейс.
Стреч повел его прочь от ликующей толпы. Фостер остановился на мгновение и оглянулся. Хана помахала ему рукой, он помахал в ответ.
— Ну, Фостер, теперь ты можешь отваливать в свой Париж. Я нашел ребят, у меня даже есть еще одна машина.
— Если тебе очень нужно, Стреч, я, пожалуй, смог бы слетать еще разок. Но действительно — последний.
Стреч почесал затылок.
— Не знаю, что тебе и сказать… Может быть, я смогу устроить тебе еще один рейс. Ты бы, кстати, попробовал новую машину.
«Клюнул! — с трудом скрывая радость, подумал Стреч. — Теперь он, сукин сын, у меня в руках!»
Так началась операция «Ковер-самолет».
Стреч Томпсон, бывший король североатлантических крабов, набрал бывалых американских летчиков, создававших когда-то берлинский воздушный мост. Каждый новый летчик, каждая новая команда сразу загорались миссией доставки йеменских евреев на их Обетованную Землю.
Их машины не раз бывали на шаг от гибели, но они не потеряли ни одного самолета, хотя и работали буквально на износ. Пилотам «Ковра-самолета» порой казалось, что, пока они возят йеменитов, о них заботится само Провидение.
Фостер Джи Мак-Уильямс так и не поехал в Париж. Он летал по аденскому маршруту, пока не эвакуировали всех, кто пришел из Йемена. Затем он принимал участие в операции «Али-Баба» — вывозил евреев из Багдада. За всю историю воздухоплавания не было летчика, налетавшего в воздухе часов больше Фостера. Приземляясь в Лидде, он тут же в аэропорту заваливался спать, пока машину готовили к новому рейсу, и вскоре снова поднимался в воздух. За пару лет Фостер проделал четыреста рейсов, покрыл миллионы километров и доставил в Израиль около пятидесяти тысяч евреев. Каждый раз он чертыхался и клялся, что это его последний рейс, но в конце концов женился на Хане и снял квартиру в Тель-Авиве.
Операция «Ковер-самолет» была только началом. Бородатые ревнители Торы двинулись из захолустий Курдистана, Ирака и Турции. Пропавшее без вести века назад еврейское племя из Восточного протектората пробило себе дорогу из Хадрамаута в Аден.
