– Журнал «Глянец», говоришь? Тогда терпи, звезда… Главный редактор. Теперь уж терпи! – сказал Канторович.
Вспышка! Я сощурилась от света. Черт, неправильный ракурс!
– Снимите вот так, – я встала вполоборота, я знаю, что так лучше получается. Убрала прядь с его лба. – Давайте!
Саша стоически терпел.
– Как вас подписать? Александр Канторович с подругой… со спутницей?..
Фотограф перезаряжал кассету.
– Как лучше фото подписывать?
Хороший вопрос.
– Спутница. Ничего слово, как думаешь?
– Ничего… Лучше бы вообще не снимали, – пробормотала я, растерявшись.
– Вот-вот, я тебе с самого начала об этом говорил! – он смеялся. В его глазах прыгали искорки, шальные хулиганские зайцы электрического света.
– Если вы из журнала «Глянец»… Я сама все подпишу, – сказала я и сунула фотографу визитку. Парень опешил, посмотрел на визитку, на меня…
Мы прыснули и пошли к выходу.
В августовской ночи так остро и пронзительно ощущается ожидание – осени и последнего тепла, в котором еще можно успеть отогреться. От этого настоянного терпкого чувства можно сойти с ума, если ничего не сложилось летом. А если все получилось, остается только легкое сожаление – раньше бы, немного раньше… И пережитый испуг оттого, что могли бы и не успеть, не прожить как следует это лето.
– Там еще написано было про нанотехнологии. Что ты будешь их развивать. Не понимаю, правда, что это…
– Вот и я пока не понимаю… Кое-что.
– Давай нанотехнологии. Будешь первым. И Путин сказал, что это хорошо.
– Путину, может, и хорошо.
– И для страны полезно.
– Для страны? Думаешь? Я смотрю, ты патриотка?
– Я – да. А ты что, компрадорская буржуазия?
Он засмеялся.
– Отчасти.
– Ну тогда вообще не проблема. Там же госбюджет огромный.
– Алена…
– Да, а что? Волшебное слово «откат» тебе ни о чем не говорит?
– Кошмар какой! Ты, оказывается, циничная… Не хотел бы я, чтобы моя… чтобы ты была такая же циничная, как я… Разочаровываешь…
– Ну и отлично! – Я насупилась, засопела. – Не надо было очаровываться. Лучший способ не разочароваться!
Я сделала попытку встать.
– Вот потому-то я и один до сих пор, – он схватил меня.
– Ах вот так, да?
– До сих пор, потому утро скоро, а мы еще…
– Пусти!
– Ты замолчишь, наконец?!
Я замолчала. А когда открыла глаза, на рваных краях сосновых лохмотьев уже серебрились тонкие паутинные ниточки рассвета.
– Я вчера подумала… Все-таки плохо, что ты журнал купил.
– Почему? – он закурил.
– Потому что получается, что я ничего сама не могу. Если бы ты не купил, меня бы уволили. Настя была бы…
– Да кто бы тебя уволил! А Настю все равно бы не поставили. Она же не мозги, а тело.
– Ах, все-таки тело, да?!
– Ладно, ладно, ну не тело, а лицо…
– А я, получается, кто?
Он сжал меня, сгреб в кучу, подтянул к себе.
– Ты – это ты… Знаешь, Ален, а я завелся медиахолдинг делать! И твой журнал как раз сюда очень хорошо укладывается. Смотри, а если я у Волкова заберу телик, тогда получится… – он замолчал и уставился в потолок. Считает…
– А то, что мужики все решают, так это нормально в этой стране. Всегда так было, и так будет! – сказал он после паузы и закинул ногу на мое бедро.
– Ну да, вот вы и нарешали! – Я высвободилась от неожиданной тяжести.
– А что? Экономика растет… Слушай, может, тебе в политику? Будете там с Волковым маршами дирижировать.
– Нет, в политику я точно не хочу.
– А чего ты хочешь? Может, тебе вообще не работать, кстати? Тогда журнал надо продавать… Докрутим его и скинем через паузу.
Действительно, зачем мне этот журнал, холдинг какой-то…
Не работать. Буду ходить по магазинам, на массаж… И у папы что-то с сердцем неважно, надо им заняться. Еще здесь на даче кое-что подделать… Смягчить французской прованской необязательностью прямолинейную новодельность дома, навести глянец… Но не грубый, очевидный, а пунктирный. То, что называется у декораторов shabby chic, потертый шик. Короче, состарить надо новые деньги.
Ага, и буду я сидеть в башне из слоновой кости, глядеть на большую рублевскую дорогу, терзать телефон: «Зайчик, ты скоро приедешь? Да-а? А когда-а?» Тьфу! А зайчик будет садиться в самолет с какой-нибудь шестнадцатилетней модельной мышкой… Тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог!
– Я думаю, надо все-таки холдинг делать. Там пока вопрос… Потому что, если Волков канал берет, там будет по деньгам другой расклад при распиле… Это серьезное решение. Смотри, а если у меня остается лакшери-сегмент, тогда все это в одну корзину… Алена, но если я берусь за медиахолдинг, тогда ты будешь там мне нужна. Надумаешь, я на тебя часть активов оформлю – журнал, то-се… Но надо серьезно, понимаешь, Алена?
Как он моментально переключается. Или он всегда думает про дела? Даже сейчас…
Я только теперь поняла, что моя безграничная свобода сузилась до двух вариантов – войти в его бизнес или засесть в этом доме почетной гуманитарной узницей. Ничего себе!
Цифры и буквы затеяли бешеную драку в моей голове. Я любила буквы, а теперь должна полюбить цифры?!
И вдруг подумала – может быть, это и есть две стороны одной медали? Деньги, выраженные в цифрах, – это концентрированное выражение эмоций. А эмоции, выраженные через буквы и выпаренные до состояния журналов, книг, сценариев, легко продаются за деньги. Может, он прав, и это можно совместить…
Я смотрела на него. Плечи, шея, нахмуренный лоб… Смотрела, как бьется жилка на виске и дрожат ресницы. О чем он там думает?
Раньше, когда он был чужой, мне никогда не приходило в голову, что с ним может что-нибудь случиться. Ну живет себе и живет, что ему сделается… А теперь понимала, как хрупко и ненадежно тело, как легко все это прервать, как много вокруг хищных, ужасных инструментов, способных уничтожить нас в одночасье. За высоким забором бушевал жестокий, враждебный мир. И он будет каждый день туда уходить, а я буду думать, не случилось бы чего с ним. Я теперь боялась за него, как боялась бы за ребенка… Лучше я буду там, рядом… Потому что так мало времени. И это все не навсегда. В любом случае, все кончится когда-то. Господи, что это со мной…
– Ты чего, плачешь, что ли? Чего случилось?
– Я подумала, что мы возьмем и умрем…
– С чего это? Господи, я ей про дело, а она… Ну ты даешь, дурочка! Ну умрем. Надеюсь, не завтра. И чего вы, девки, такие… Не поймешь никогда, чего вы хотите!
