Немец-официант проворно подбежал к столу.
Трой поднял свой бокал и спросил с насильственным смешком:
— Так как же, Карен?
Она не могла сказать: «Я люблю вас». Она даже не могла сказать: «Вы мне очень нравитесь». С таким человеком, как он, даже это было бы уже обязательством. Но сказать: «Я еще сама не знаю» — тоже нельзя было. Она прекрасно умела разбираться в своих чувствах, и он это знал.
— Я вам сейчас не скажу ни да, ни нет. Повременим с этим. Хорошо?
Он залпом проглотил второй коктейль с шампанским.
— Нет, нехорошо.
Она взяла его за руку. Рука была влажная и горячая.
— Помогите мне, — попросила она. — Почему вы не хотите?
— Мне вам помочь? Не глупите, Карен. И не старайтесь подложить мне подушку, чтоб мягче было падать. Ничего, переживу.
— Что за детские разговоры! Почему вы не хотите принять всерьез мой ответ?
— Вы не дали мне ответа.
— Я вас просила повременить.
— Карен, я люблю вас.
Он закрыл глаза, словно желая притвориться, что его тут нет. Он был бледен, и на виске у него быстро билась жилка.
Сидевшие у стойки стали на них оглядываться.
— Еще два коктейля! — крикнул Трой. Официант подал.
— Чего вы от меня хотите? — спросил Трой, хватаясь за третий по счету бокал.
— Успокойтесь, — мягко сказала Карен. — И дайте мне подумать. — Она допила свой коктейль; у него был острый, пряный вкус.
Трой вдруг увидел Иетса. Очевидно, Иетс, войдя, направился прямо к стойке и уселся на свободный табурет. До Троя долетали обрывки его беседы с каким-то майором авиации; майор говорил о том, как хорошо, что война окончилась раньше, чем немцы успели развернуть производство своих реактивных самолетов.
— Иетс! — позвал Трой. — Идите сюда, к нам! — Его присутствие ускорит дело. Все равно как, но что-то станет яснее.
Однако инициативой завладела Карен. Она улыбнулась Иетсу и сказала:
— Ловко это вы, за обедом. Теперь вам обеспечена медаль или…
— Ночной горшок бы мне на голову за такую ловкость, — сказал Иетс. — Ну, отделал я Уиллоуби, а что толку? Только вот что душу отвел… — Он пожал плечами.
— Я получила огромное удовольствие! — сказала Карен.
Трой покосился на нее. Так вот чем можно доставить ей огромное удовольствие…
— Все разговоры одни! — неожиданно сказал он. — А делать ничего не делается.
— Вы, кажется, злитесь, — сказала Карен.
— Да, я злюсь. Я имею право злиться. Я пожертвовал многими жизнями, чтобы освободить людей из лагеря «Паула». А к чему это привело? Теперь те же самые люди маются в «Преисподней». И я же должен кое-кого из них арестовывать.
Карен спросила:
— А как ваш план относительно ринтеленовского поместья?
Трой вспыхнул:
— Я говорил с Уиллоуби. Он просил меня повременить. Все меня просят повременить!
— Уиллоуби — не сторонник нажима на богачей, — заметил Иетс. — Он сам говорил мне — американская армия не для того пришла в Европу, чтобы дать власть голытьбе.
— Мы и не дали, — сказал Трой. — Но я не понимаю, при чем это здесь.
— Вы же хотите поселить кремменскую голытьбу в доме Ринтеленов — это ли не нажим на богачей? — сказала Карен.
— Пораскиньте умом, Трой, — воскликнул Иетс. — Простая логика! Сначала вы передаете народу ринтеленовское поместье, а потом захотите передать ему ринтеленовские заводы.
— Может быть, Уиллоуби руководствуется политическими соображениями, — упавшим голосом сказал Трой. — Человек! Три коктейля!
Официант принес три порции «Французского № 75». Трой жадно выпил свою, не дожидаясь Карен и Иетса, и тут же сделал официанту знак повторить.
Иетс между тем говорил:
— Политические соображения! Как бы не так! Во-первых, их нет; во-вторых, они неясны; а в-третьих, — кто с ними считается?
— Политика! — сказал Трой. — Чушь!
— Политика — это то, что делается на местах. Может быть, где-то в верхах и есть свои особые соображения. Может быть, разумные, а может быть, глупые, а может быть, там и сами не знают, чего хотят. Но пока эти соображения дойдут до мест, они успевают настолько расплыться, что уже никакой силы не имеют.
— А при чем тут Уиллоуби? — сердито буркнул Трой.
— Уиллоуби как раз из тех, кто действует на местах. Но мы ведь тоже не на луне действуем. Вы понимаете мою мысль?
— Я понимаю только то, что понимают мои солдаты. — Трой вдруг понурил голову. — Но меня с ними разлучили…
— Ну, ну, ладно, — сказала Карен.
— Я, кажется, дал ему достаточно времени.
— Кому?
— Уиллоуби! Мог уже решить что-нибудь в своей безмозглой башке! А если он забыл, так я ему напомню. Я ему житья не дам, этому мозгляку, этому чистоплюю толстозадому!…
Он с усилием выбрался из своего кресла, едва не опрокинув при этом столик, и, буркнув какое-то извинение, крупными шагами пошел к выходу.
— Что он задумал? — с беспокойством спросила Карен.
— Я, кажется, знаю. — Иетс нахмурился. — Не натворил бы он беды…
— Пойдите за ним, Иетс… — сказала Карен умоляюще.
Иетс покачал головой:
— Это его только взбесит. Есть вопросы, которые человек должен сам для себя решать.
Без Троя комната показалась Карен чересчур просторной и пустой. Она закурила, но не могла скрыть своей тревоги.
— Он вам очень дорог, правда? — спросил Иетс. Она чувствовала взгляд его проницательных темных глаз, видела тень лукавой улыбки на его губах.
— Да, — призналась она.
— Я очень рад за вас. — В тоне Иетса были теплота и искренность.
— Рады? Не думаю, чтобы из этого что-нибудь вышло.
— Почему?
— Я его слишком люблю, — сказала она. — И я считаю, что нечестно взять такого человека и в то же время стремиться сохранить для себя что-то свое, личное. Но прежде чем я от этого откажусь, я должна убедиться, что он действительно способен заменить мне все.
Иетс погладил ее руку.
— Я сам когда-то так рассуждал. Но это лишь приводит к тому, что начинаешь чувствовать себя одиноким и несчастным. Когда я вернусь домой, если только моя жена не изменилась за это время, я сумею любить ее по-настоящему.
Карен молчала. Ей вспомнилась маленькая француженка, которая приходила к ней в Париже разыскивать Иетса.
Немного погодя Иетс сказал:
— Во время войны все было иначе. Но сейчас, стоит мне закрыть глаза, я вижу Рут. Закройте глаза, Карен. Каким вы видите своего избранника?
