— Ну вот, Иетс, ваши задачи ясны, — сказал Девитт.
— Еще бы! — горькие складки вокруг рта Иетса обозначились резче. — Я сам себе цензор… О том, что я видел в «Преисподней», писать нельзя, потому что это позорит армию. О наших планах в отношении ринтеленовских заводов можно было бы написать, но у меня нет материала, а ведь это вопрос, который больше всего интересует моих читателей. Это вопрос об их куске хлеба! Возьмем ли мы управление заводами на себя? Что мы будем делать с уцелевшими цехами? Демонтируем? Уничтожим? Восстановим? Полностью? Или только частично? И кто теперь будет хозяином? Семейство Ринтелен? Союзники? Народ?
Официант принес десерт и кофе. Все замолчали. Потом Уиллоуби с жестким смешком сказал:
— До чего у вас здорово язык подвешен, Иетс!
Девитт помешал ложечкой в чашке.
— Ну а как все-таки вы думаете поступить с ринтеленовскими заводами?
Уиллоуби сразу переменил тон:
— Я очень рад, сэр, что вам представляется возможность самому ознакомиться с положением. Посидите здесь неделю-другую и вы увидите, сколько у нас забот — и транспорт, и канализация, и расчистка улиц, и откуда-то нужно набрать еще десяток полисменов, и где-то достать инженера для водопроводной сети, и уголь для электростанции, и помещение для постоя войск, и…
Список был длинный, и Уиллоуби подчеркивал каждый пункт.
— Кто будет хозяином ринтеленовских заводов? — продолжал он, впервые за весь обед обретя некоторую уверенность в себе. — Это вопрос вне нашей компетенции! Мы заняты практическими проблемами. Пусть там, в Вашингтоне, думают о политике. А наше дело…
Воодушевленный убедительностью собственных слов, он оглядел сидевших за столом. Девитт как будто смотрел одобрительно. Карен улыбалась, но неясно было, что выражает ее улыбка. Трой что-то шептал. А Иетс… Иетс сказал:
— Вы раньше рассуждали по-другому, подполковник Уиллоуби. Я даже помню, как-то раз вы очень конкретно высказывались по поводу того, зачем американский народ шлет за океан своих солдат…
— Зачем же? — спросил Девитт.
Уиллоуби швырнул на стол салфетку.
— Лейтенант Иетс, я давно уже подозревал это, но теперь я убедился. Недаром вы еще в Вердене якшались с русскими! Этот Ковалев или как там его зовут… Вы — коммунист. Вы опасная личность! Вам не место в американской армии…
— Довольно, Уиллоуби! — Девитт поставил свою чашку. Его седые нависшие брови сошлись на лбу прямой чертой. — Не нужно швыряться обвинениями. Даже в армии каждый человек имеет право на собственное мнение. И если вам не нравятся вопросы, которые задает Иетс, это еще не значит, что он коммунист.
Уиллоуби встал.
— Сэр, я охотно побеседую с вами на эту тему без посторонних.
— Не вижу здесь ничего секретного.
— Вот как? — Уиллоуби медленно кивнул головой. — Ну, мне теперь понятна ваша точка зрения… Вы не возражаете, если я вас покину, сэр? У меня свидание с одним человеком.
— Пожалуйста, пожалуйста!… Прошу вас, не беспокойтесь. По счету плачу я.
Уиллоуби потоптался на месте, ожидая, что Карен и Трой последуют за ним. Но они не двигались, и, повернувшись, он один пошел между столиками к двери, на ходу выпятив грудь колесом.
После ухода Уиллоуби Карен попыталась завязать легкий разговор. Но из ее попыток ничего не вышло, и Девитт положил конец неудачному обеду, предложив Иетсу подняться к нему в номер для доклада о делах газеты.
Трой и Карен прошли в соседний бар и заказали коктейль «Французский № 75» — новый рецепт, родившийся после реквизиции огромных запасов немецкого шампанского и коньяка; то и другое вместе давало довольно занозистую смесь. Трой усадил Карен за небольшой круглый столик, а сам с трудом втиснулся в узенькое креслице напротив. Он взял свой бокал и стал вертеть его в руках. Голова у него кружилась от целого калейдоскопа пестрых чувств, в котором каждое, наплывая, туманило все другие, а он старался ухватиться за что-нибудь одно, чтобы остановить это кружение и, разложив все по порядку, предъявить Карен и сказать ей: «Вот — я, а вот — то, что я к вам чувствую, и то, чем вы для меня стали, и делайте со всем этим, что хотите».
Он видел ее лицо, выжидательно повернутое к нему, видел естественную свежесть ее губ, проступавшую сквозь полуслизанную краску; прямой мальчишеский задорный нос; бархатную кожу щек; маленькое, красивой формы ухо с розовой мочкой, полуприкрытое короткими вьющимися волосами. Ему казалось, что сердце комком стоит у него в горле. Он безмолвно умолял ее помочь ему начать, но ей, видимо, нравилось вот так сидеть друг против друга, не произнося ни слова.
«Ну что я за дубина», — терзался Трой. Мало того, что за весь обед ни разу не раскрыл рта, предоставив Иетсу сражаться за то, чему он и сам внутренне вполне сочувствовал! Не способен он к разговору; нужные слова всегда приходят ему в голову лишь много времени спустя после того, как их нужно было сказать, а в присутствии Карен он и вовсе боится пошевелить языком, чтобы не сделать какого-нибудь промаха. Хорошо бы сейчас разделать перед Карен Уиллоуби; это облегчило бы переход к другим темам. Но он не знал, как приступить, и чем больше думал, тем больше терял мужество, а короткие минуты возможного объяснения шли и шли.
Он допил свой коктейль. Он не привык пить, никогда не был любителем выпивки. Только изредка перед боем проглатывал порцию виски, чтобы избавиться от неприятного сосущего чувства под ложечкой.
«Французский № 75» начал оказывать свое действие. Ему стало тепло, а сердце хоть и ушло обратно на свое место, но теперь колотилось так, что, кажется, слышно было.
— Карен, — сказал Трой охрипшим голосом. — Я не знаю, сколько времени вы еще пробудете здесь. Мне очень трудно говорить. Я не какая-нибудь яркая личность. Но я должен обязательно спросить у вас одну вещь…
Пальцы его больших рук беспокойно шевелились.
— Я боюсь спрашивать. Знаете, почему? Потому что, если я спрошу, мне нужно будет выслушать ответ. А ответ — это страшно. Ответ — это значит «да» или «нет», — и кончено, больше не о чем разговаривать. А так я хотя могу тешить себя надеждами и иногда, на минуту, воображать, что мне хорошо. Но сомнений у меня больше, чем надежд, а сомнения — это очень тяжело. Пусть лучше все будет ясно.
Карен давно знала, что эта минута придет. В душе этого большого сильного человека можно было читать, как по книге. Он обладал всеми качествами, каких только можно желать в мужчине, с которым связываешь свою жизнь. Бывали мгновения, когда ее неудержимо тянуло к нему. И все же сейчас ей хотелось уклониться от решительного ответа.
К счастью, бар наполнился людьми. Появилось несколько знакомых офицеров, которые явно собирались подойти к их столику. Карен отвечала на поклоны достаточно холодно, чтобы отбить у них охоту; но она видела, как их появление подействовало на Троя. Он сразу опять ушел в себя.
— Человек! — крикнул он. — Еще два коктейля!
