свалку, но так и не смог найти сканер. Я не нашел его до сих пор. Единственный выход хоть как-то оцифровать рисунки мальчишки — попытаться перерисовать их в специальной компьютерной программе. Насколько хорошо получилось, я сказать не смогу, да и вы вряд ли сможете — сравнить-то их с оригиналом у вас не выйдет.
А как же я бился в истерике, не зная, как перенести каплю крови — а надо ли? — капнувшую из носа Ильи на тетрадный лист. В итоге я перерисовал и ее и вставил в текст обычной картинкой. Вот тут могу сказать уверенно: получилось не очень, ну уж как смог. В противном случае, не вставляя каплю, не получилось бы и вставить текст, что было бы неправильно с моей стороны. Иначе мое обещание Профессору не считалось бы исполненным. Иначе я, может быть, и не писал бы это сейчас, учитывая его силы.
У меня ломались клавиатуры, и я находил новые. Пять или шесть штук. Выходил из строя монитор. Мне его починил Длинный (он в них хорошо разбирается), сменив перебитый кабель питания. И я писал… Точнее, переписывал, перепечатывал. Я же не писатель и никогда им не был.
За два месяца усердной работы — за это время я научился печатать чуть ли не с закрытыми глазами — я перепечатал условную половину — часть, которую Илья рассказывал Профессору, выводя каждую букву синей ручкой. А на рассказ Профессора ушло чуть меньше — шесть недель: то ли я набил руку, то ли не было рисунков, на каждый из которых уходило не меньше часа работы. Иной раз и по два часа.
Наконец я добрался до «А ты выполни работу, которую обещал, Генри. Иначе…» и поставил последнюю точку. Сохранил файл. Растянулся на стуле, сложил вместе ладони и, выворачивая, протянул перед собой. Пальцы хрустнули. И я обомлел, увидев на каждом сухие мозоли. Нужно было пользоваться увлажняющим кремом или меньше печатать.
Подумав об этом, я вновь открыл файл — теперь уже оцифрованный дневник Ильи — и снова обомлел: передо мной было почти триста страниц печатного текста двенадцатым размером. Профессор же (тетрадь) был всего лишь на девяносто шесть страниц.
«Неужели такое возможно?» — спросил я себя и сам себе же и ответил: «Похоже, возможно все, Генри».
Самая сложная часть работы, как мне казалось, была выполнена. Я ошибался. Очень сложно было опубликовать содержание Профессора (дневника Ильи) в сеть. И не потому, что в интернете я ничего не смыслю, а потому, что просто не мог взять грех на душу. Не мог нести его в массы. Во-первых, Профессор — личный дневник Ильи, который точно не стоит выставлять на всеобщее обозрение. Во-вторых, Профессор — зло в натуральном его обличии. Менее всего мне хотелось, чтобы по его зову, по зову зла, нашелся еще один Илья, вновь питающий его. Но я сделал, что сделал: скрипя зубами, дрожа всем телом отправил файл в интернет. Другого выбора не было — я дорожил и все еще дорожу своей жизнью. Да, мне нравится жизнь, с этим ничего не поделаешь… Думаю, меня поймут многие.
Последнее, что требовал от меня Профессор — это хорошенько его запрятать. Не просто запрятать — зарыть, но не глубоко, в определенном месте и при определенных условиях — в герметичной упаковке.
Я обмотал его несколькими слоями пленки и скотча, чередуя между собой. Поместил в коробку и вновь обмотал. Потом коробку — в коробку, и так пять раз. Получился увесистый гроб-матрешка размером с большой сундук. Радовало только одно: мне не придется больше смотреть на Профессора.
Пришло время транспортировки гроба, главным условием которой была абсолютная скрытность. Никто не должен был знать, куда я иду, для чего я иду.
Я взял отпуск (вымышленный — я же живу на свалке, а не трудоустроен) и в первую же ночь зафиксировал герметичный гроб-матрешку на тележке с колесиками. С собой взял лопату, еду и покинул территорию свалки.
Передвигался только по ночам по забытым лесным тропам. Спал днем в тех же глухих лесах и вздрагивал от каждого шороха. Даже от собственных пуков. Я сильно боялся.
За пять ночей я все же добрался до места захоронения. Точных координат говорить не буду, но для понимания скажу: это была заброшенная, всеми забытая деревенька между Слобургом и Слободским, единственная дорога до которой либо давным-давно заросла лесом, либо ее попросту никогда и не было.
Рядом со сгнившим скелетом одного (оставшегося, разве что, в памяти) дома я выкопал яму глубиной по пояс, положил туда гроб и зарыл. Тщательно разровнял землю и забросал травой с листьями и веточками, чтобы не бросалось в глаза. Никому не бросалось в глаза.
Миссию-то я свою выполнил, но вздохнуть с облегчением не получилось даже через шесть ночей обратной дороги. Не получилось вздохнуть и через месяц… и через год.
Профессор не оставлял меня, не давал покоя. Я засыпал (с трудом) с теми же самыми вопросами, что и Илья: а что, если? Как бы повернулась жизнь одного, не будь в его жизни жизни другого? Как? Почему?
Я думал о тех людях, о которых мне довелось узнать. Думал и гадал: не встречался ли я с ними… хоть с одним из них. Эти размышления ни к чему не приводили. Только к тоске. И страху.
Одной бессонной ночью я вновь включил компьютер: хотел еще раз перечитать чужой дневник. Да, я не удалил его — не смог себя перебороть, не смог стереть файл. Но вместо чтения, на свое горе, подключился к интернету и начал свое расследование. Я начал копать.
Пускай память у меня не бог весть какая, но что-то из перепечатанного я помнил. Для начала в поисковой строке напечатал имя Ильи, но не вспомнил его фамилии. Тогда написал «Илья Слобург». Интернет дал какие-то результаты, но они меня не порадовали. То же самое я провернул с Викой Нобелевой (ее-то фамилию сложно забыть), Витей и Андреем (Аварией). Ничего! Абсолютно ничего! Словно таких людей никогда и не существовало. Словно все они были придуманы чьей-то больной фантазией. Даже аккаунты соцсети Вики и Игоря не давали результата.
Тогда я поменял город на созвучный Слобургу — Слободской. И в этом случае не добился никаких результатов. Опять же повторюсь: если результаты и были, то совсем не те. То фамилия похожая, то возраст не сходится, то еще что-нибудь … Главный минус моих поисков и плюс людей, что выдавал интернет — они были живы, а
