113
В мае 1980 года, прожив две недели в Ницце, в отеле «Плаза», Ромен Гари вернулся в Рокбрюн. Там он навестил свою дорогую Иду д’Агостен, с которой давно не встречался. Побродив в меланхолическом настроении по улицам, он уселся на кухне с Идой и попросил подыскать ему дом, в котором смог бы спокойно писать и умереть. Она предложила ему осмотреть дом Лиз Деламар у тысячелетней маслины, сказав, что скоро он будет выставлен на продажу. С его террасы открывался вид на крыши, холмы и море до самой Ментоны. Гари показалось, что счастье, сопровождавшее годы его жизни в Рокбрюне, еще может вернуться. Потом он отправился к Лесли Бланш. Теперь она жила на вилле в окружении сосен. Гари нажал у ворот кнопку звонка и через несколько минут уже поднимался по длинной череде ступенек, ведущих к дому, приютившемуся на склоне и выходящему окнами на Гараванский залив. После смерти Джин Сиберг Гари часто звонил Лесли Бланш. В своем новом доме Лесли восстановила обстановку, без которой уже не могла обойтись: ковры, диваны, иконы, картины, гравюры, причудливые безделушки, пыльные фолианты редких книг на русском языке, отпечатанных еще до реформы орфографии. Ромен Гари сел рядом с ней и произнес: «Милая, милая Лесли, найдите мне на самой вершине дом, в котором я мог бы спокойно писать и умереть. Вы сама его обставите для меня, а главное — чтобы он был недалеко от вашего». Он взял ее за руку и какое-то время тихо, не шевельнувшись, плакал. Потом вздохнул и шепотом признался, что самые счастливые годы его жизни были, когда он жил в Болгарии. «Со мной или без меня?» — подумала про себя Лесли. А потом он сказал: Oh! Lesley, I played ту cards wrong![110]
Гари вернулся в Париж, где по-прежнему ходил по ресторанам с Беатрис Клерк и бывал у нее дома на улице Драгон. Она знала, что Ромен ей неверен, он же боялся, что слишком стар для нее; действуя тактично и скромно, она не пыталась его разоблачить, оставляя за Гари право самому порвать с ней, но тогда он был к ней очень привязан. В день, когда было обнаружено тело Джин Сиберг, Гари пришел к Беатрис с прощальным письмом Джин, адресованным сыну. Он плакал: «Что же это такое? Этого не может быть! Это ужасно! Как она могла так поступить со мной?!»
Однажды ночью Ромен попросил Беатрис побыть с ним: ему было очень плохо. Тут же приехав, она поняла, что он в сильнейшей депрессии. Ромен говорил об одиночестве и смерти. В ящике его стола Беатрис заметила револьвер.
Восемнадцатого июня Ромен Гари присутствовал на приеме в канцелярии ордена Освобождения. Настроение у него было довольно печальное, какое-то время он разговаривал с Филиппом де Голлем, сыном генерала.
Летом Гари планировал отдохнуть в Греции, а потом отправиться в Израиль. На период с 1 июля до 15 сентября он снял виллу на острове Порос и пригласил с собой Беатрис. Она собиралась в Грецию в то же самое время, и они договорились там встретиться. Однако, приехав, Гари впал в такое смятение, что попросил Мишеля Деона, человека совершенно другого прошлого и далеко не разделявшего его взглядов, приютить его у себя в Спецае. Ромен оставил Диего, которому предстоял экзамен на звание бакалавра, в Париже на попечение Лейлы Шеллаби, а сам десять дней прожил у Деонов. Лейла и Диего приехали на Порос позже, когда Гари был уже на снятой им вилле.
Однажды утром Мишеля Деона испугал взрыв на кухне. Прибежав, он увидел Ромена, в растерянности стоящего перед разбитым окном. Оказалось, тот хотел приготовить себе кофе, открыл газ, но вспомнил, что забыл спички, и отправился за ними. Когда он вернулся, всё взлетело на воздух. На Поросе в самую жару Гари разгуливал в сапогах и брезентовом костюме, чем вызывал большое любопытство богатых туристов со всего света. Гари покинул дом Мишеля Деона с неохотой, написав ему: «Спасибо за теплый прием и еще раз прошу прощения за разбитое окно на кухне…»
Беатрис так и не появилась на острове Порос, и 8 августа Ромен написал ей письмо, в котором высказал всё свое разочарование.
Вернувшись в Париж в конце августа, Гари с обидой узнал, что Беатрис была в Греции, но не захотела с ним встречаться. К тому же она отправилась на выходные в Нормандию, не предупредив его.
Всё воскресенье я представлял, как ты разбилась в машине на какой-нибудь дороге. Знаешь, в отношениях между мужчиной и женщиной тоже должно присутствовать уважение друг к другу!
Полный оскорбленных чувств и ревности, он писал, что, видимо, их отношения ее не удовлетворяют. Да, он изменяет ей, но хочет сохранить дружбу и вновь увидеться в сентябре или октябре. В конце письма Гари делился с Беатрис планами, в которых отнюдь не сквозило желание покончить с жизнью:
В конце концов я согласился заведовать кафедрой в Принстонском университете в 1981 году. Этот вопрос уже практически решен.
В августе 1978 года Гари стало известно, что Французская академия намерена присудить ему в ноябре премию Поля Морана в 300 000 франков.
В «Бесполезном дневнике» Поль Моран, бывший дипломат, сотрудничавший с вишистским режимом, не раз резко высказывался против иммигрантов, евреев и самого Гари, за которым числился двойной грех: он был евреем и иммигрантом.
В записи от 22 февраля 1974 года Поль Моран комментирует очередное заседание Французской академии:
Мало кто явился. По сравнению с прошлым заседанием, когда все спорили, всё прошло спокойно. На выборах 7 марта будет мало кандидатов, и все чувствуют, насколько они посредственны. Этот дурак (единственный из академиков) вытащил свой идеальный список, наделавший столько шума. Там на первом месте Берль, а на последнем — Гари!
Из записи от 27 января 1975 года:
Любопытно, что среди моих главных врагов через сорок лет после вишистского правительства нет ни единого француза:
1. Каттани — египетский еврей;
2. Лоли Ларивьер — аргентинец (еще и участник Сопротивления!);
3. Ромен Гари — российский еврей из рядов «Свободной Франции»!
4. Массильи — корсиканец.
Ни у кого, кроме евреев, я не видел лиц, которые так быстро вянут…
3 июня 1975 год:
Что сталось со всеми этими предвоенными знаменитостями — всяческими Стефанами Цвейгами, Эмилями Людвигами, Андре Моруа, Филиппами Эрланже? С этим ширпотребом еврейского производства? От них не осталось ни одной книги.
7 сентября 1975 года:
Евреи умеют оказаться в нужном месте в нужный час, знают самые нужные адреса в Париже и так далее. Мгновенно адаптируются к среде, к ситуации, к собеседнику.