Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
В лаборатории Бельведера готовились секретные химические составы. Леонардо работал над рецептом лака, который защитил бы поверхность зеркала от запотевания и помутнения. Работал он и над загадочным веществом, называемым «огнем гипса» (ignea di gesso), которое «состоит из Венеры и Меркурия» (то есть из меди и ртути, хотя слово «Меркурий» могло быть эзотерической ссылкой на алхимический «тайный огонь», или ignis innaturalis).[907] Вспомните римскую лабораторию Зороастро, о которой напишут несколько лет спустя, – очаг, превращенный в кирпичную печь, «где мы очищаем и отделяем элементы», стол, «заставленный горшками и фляжками всех сортов, и пастой, и глиной, и греческой смолой, и киноварью». Это помогает нам увидеть мастерскую в Бельведере, где творил маг и волшебник (или безумный изобретатель, каким считали его в Риме) Леонардо. Мы видим его длинную седую бороду, синие очки и зеркала, улавливающие солнечные лучи.
Но никакие дела не отвлекают Леонардо от анатомии. В Риме он производит последние вскрытия. По-видимому, он работал в знаменитой римской больнице Святого Духа. Эта работа тоже была омрачена наветами Джованни: он «уличил меня в анатомии», жалуется Леонардо, «очернив меня перед папой и также в больнице».
Эмбриологические эскизы – возможный источник римских осложнений
Главная проблема заключалась в том, что в Риме Леонардо увлекла эмбриология. Знаменитый виндзорский лист с изображением плода в матке ранее относили к последним годам, проведенным Леонардо в Милане. Но в Риме на нем были сделаны дополнительные записи и рисунки, касающиеся теологического вопроса о душе нерожденного ребенка. Леонардо пишет о том, что плод – это «создание», полностью зависящее от души матери и ее тела: «Одна и та же душа управляет этими двумя телами и разделяет их желания, и страхи, и скорби с этим созданием, как и со всеми другими животными частями [матери]».[908] Когда беременная женщина умирает, у нерожденного ребенка нет души, которую следовало бы спасать. В Риме 1515 года такое утверждение граничило с Аристотелевой ересью о том, что душа материальна и умирает вместе с телом. Примерно в то же время папские теологи категорически отвергли эту и другие ереси – аристотелевские труды Пьетро Помпонацци были сожжены публично в 1516 году.[909] Неудивительно, что злонамеренный мастер зеркал воспользовался этим случаем, чтобы очернить Леонардо перед папой.
Вазари тоже пишет о теологической неортодоксальности Леонардо. В первом издании «Жизнеописаний», увидевшем свет в 1550 году, он написал: «Он придерживался весьма еретических настроений. Он не мог прийти к согласию ни с одной из религий, считая себя во всех отношениях скорее философом, чем христианином». Впрочем, из последующих изданий этот пассаж был исключен. Возможно, автор счел его слишком критичным.
Последний раз во Флоренции
Шутка папы о привычках Леонардо имела горький привкус. «Comincia a pensare alla fine…» Леонардо действительно начал думать о конце.
8 октября 1515 года Леонардо вступил в братство святого Иоанна Флорентийского. Орден располагался на другом берегу Тибра. Сделать это художника побудили различные причины: он мог вновь почувствовать себя флорентийцем, в нем могла пробудиться религиозность, он мог задуматься о достойном погребении. Орден всегда занимался погребениями – братство называли confraternità della buona morte. Братья оказывали друг другу помощь в случае болезни и организовывали достойные похороны в случае смерти. Вступление Леонардо в орден оформлено документально в регистре братства:
«Новообращенный: Леонардо да Винчи, художник и скульптор, был избран комитетом большинством в 3 черных шара и был затем избран всем обществом большинством в 41 черный шар и 2 белых шара. Его привел маэстро Гайяко, доктор, который стал гарантом вступительного взноса».
Однако позднее в регистре появляется недатированная запись управителя братства с предложением исключить Леонардо, поскольку он не уплатил вступительный взнос в установленное время.[910]
Возможно, Леонардо не сумел уплатить взнос из-за материальных сложностей, а не по духовным соображениям. В октябре 1515 года он покинул Рим в составе папской свиты и направился во Флоренцию и Болонью, где должна была состояться историческая встреча между папой и новым французским королем Франциском I, недавно одержавшим победу над Сфорца в битве при Мариньяно. Два властителя должны были заключить союз между собой, и тогда – как полагал папа Лев X – в Европе наступил бы новый период «мира для христиан». Отношения с массивным, хитроумным папой, столь непохожим на мечтательного Джулиано, у Леонардо складывались непросто. Удивительно, что он оказался включенным в папскую свиту, отправляющуюся на встречу с французским королем. Впрочем, художник был рад хотя бы на время покинуть Рим.
Сначала кортеж прибыл в старинный порт Чивитавеккья. По-видимому, именно здесь Леонардо сделал записи, связанные с древней гаванью: «4 локтя длиной, 2 … локтя шириной, 2 … локтя глубиной: таковы камни, установленные на передних частях волноломов в порту Чивитавеккьи».[911]
Папская свита прибыла во Флоренцию 30 ноября. Папа-флорентиец вошел в город как триумфатор. Среди тех, кто стал свидетелем этого события, был и аптекарь Лука Ландуччи: «Все знатные граждане выстроились в процессию, чтобы встретить его, и среди остальных были пятьдесят юношей, только самых знатных и богатых, одетых в костюмы из пурпурной ткани с меховыми воротниками, которые шли пешком, и каждый держал в руках нечто вроде небольшого серебряного копья – самую красивую вещь».[912] Процессия прошла через триумфальную арку – эфемерное строение, воздвигнутое только ради этой цели. Леонардо зарисовал арку. В верхней части листа сохранились три слова, написанные рукой Мельци: «illustrissimo signor magnifico» – то есть Джулиано Медичи, с которым Леонардо вновь встретился во Флоренции.[913]
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
