привратник знает адрес Геймвальда. Он узнает, кстати, в каком положении Кристель.
На пасмурном облачном небе уже кое-где зажглись звёзды, когда Цамбелли вошёл на улицу Таrаnnе. Воздух был тяжёлый, и всё ещё дул тёплый удушливый ветер.
Изнемогая от усталости, Цамбелли остановился перед порталом госпиталя. Он вынул на всякий случай деньги из своего кошелька, хотя сам не знал, в чём будут заключаться его вопросы и ответы. Главный вход уже был заперт, но при свете фонаря можно было различить медную ручку звонка. Из полукруглого окна над дверью виднелся слабый отблеск лампы, горевшей в коридоре.
Цамбелли невольно взглянул на противоположный дом, в котором жил Беньямин Бурдон. Дом этот в ночном полумраке казался ещё печальнее и фантастичнее, нежели днём. Ярко освещённые окна квартиры врача поразили Цамбелли. Не собрались ли там ненавистные ему люди и не совещаются ли они о его гибели?
У подъезда остановилась карета. Кучер несколько раз хлопнул бичом, чтобы известить господ о своём прибытии.
Витторио решил дожидаться до тех пор, пока кто-нибудь выйдет из дома.
Где-то в отдалении на церковной башне пробило десять. Медленно взошёл месяц, подернутый облаками, над массой скученных зданий.
Наконец дверь отворилась. Вышли две дамы в сопровождении троих мужчин, которые вполголоса разговаривали между собой. Витторио узнал по фигуре Беньямина и Эгберта, но не мог догадаться, кто был третий; дамы также показались ему незнакомыми.
После долгого и дружеского прощания дамы сели в карету с господином, которого Витторио не мог узнать, несмотря на все усилия.
— Не оставайтесь долго в госпитале, Эгберт! Я только тогда спокоен, когда вижу вас, — сказал он из окна кареты.
Это был голос графа Вольфсегга.
Карета быстро покатила по улице St. Benoit.
Цамбелли с отчаянием опустился на каменную скамейку у ворот госпиталя. Если Бурдон и Эгберт заметят его, то как объяснить им своё присутствие? Выступ ниши пока скрывал его от их глаз. Он инстинктивно схватился за рукоятку сабли.
— Наконец-то мне удалось видеть действительно счастливых людей, — сказал Бурдон. — Я должен отметить сегодняшний день красным карандашом в моей записной книжке.
— Мы бесконечно благодарны вам, — возразил Эгберт. — Без вашей помощи дело никогда не кончилось бы таким образом. Дай вам Бог такого же успеха с этим несчастным существом.
— Мы сейчас узнаем, как она провела вечер. Если она спала всё это время, то сон лучше всего подкрепит её расстроенные нервы.
Разговаривая таким образом, приятели вышли на середину улицы. Цамбелли встал и прижался спиной к стене; фигура его имела неподвижность статуи, мертвенная бледность покрыла лицо его; одни только глаза светились лихорадочным блеском.
С другого конца улицы приближалось несколько молодых людей. Одни пели, другие громко разговаривали между собой и смеялись.
— Это что такое! — воскликнул с удивлением Бурдон, останавливаясь перед госпиталем и указывая на флигель, стоявший посреди двора, фасад которого был обращён на улицу.
Месяц освещал окна верхнего этажа, стёкла блестели голубовато-серебристым светом, между тем как нижний этаж был совершенно закрыт стеной.
Эгберт поднял голову и увидел у открытого окна второго этажа белую фигуру. На минуту она исчезла в тёмном фоне комнаты, потом снова появилась с простыней, которую привязала к окну, как будто собиралась бежать из госпиталя таким способом.
Внезапно вскочила она на подоконник, придерживаясь рукой за косяк. Ноги у ней были босые; поверх рубашки была надета тёмная юбка.
— Лунатик! — сказал Бурдон.
Хотя Эгберт не мог различить лица на таком расстоянии, но движения и фигура показались ему знакомыми.
— Это чёрная Кристель! — воскликнул он с ужасом.
Цамбелли, услыхав это восклицание, поспешно позвонил у ворот госпиталя.
В то же время подошли певцы.
— Тише господа, — воскликнул Бурдон, — вы можете испугать её. Эта женщина лунатик! Припадок только что начался.
Певцы остановились, привлечённые любопытством.
Несчастная стояла уже на узком карнизе окна и как будто повисла в воздухе, представляя собой страшное, чарующее зрелище. Спокойно светил на неё месяц из-за серебристо-серых облаков.
С шумом отворилась дверь, выходившая на улицу. Вслед за Витторио несколько молодых людей поспешно вбежали на лестницу мимо оторопевшего привратника.
Бурдон отпер своим ключом небольшую калитку в стене, которая прямо вела во двор госпиталя. В это время тут уже всё поднялось на ноги. Сбежались больничные сторожа, сестры милосердия, слуги. Одни бросились во двор, другие в ту часть госпиталя, где была комната несчастной. Это была та самая нищая, которую привезли сегодня утром в судорогах из Тюильрийского сада. После сеанса известного в то время магнетизёра Бурдона она заснула крепким сном. Сиделка оставалась при ней несколько часов и, видя, что больная не просыпается, вышла в убеждении, что она проспит всю ночь. Но Кристель, должно быть, проснулась вскоре после этого и захотела бежать из госпиталя.
Стоявшие во дворе смотрели с ужасом, как девушка ходила взад и вперёд по карнизу. У окна висела привязанная простыня, доходившая до первого этажа; ветер вздувал её. Больная, по-видимому, забыла о своём первоначальном намерении спуститься из окна с помощью простыни. Она села на край подоконника и, ударяя босыми ногами по стене, тихо покачивалась взад и вперёд. Лунный свет ярко освещал её бледное исхудалое лицо. Мерно шумели верхушки деревьев, растущих во дворе, под её ногами.
У всех замерло сердце от боязливого ожидания. Лунное освещение придавало особенное очарование стройной, изящной фигуре Кристель. Бедный смятый цветок, следующий порыв ветра снесёт тебя с ветки!
По распоряжению Бурдона сторожа принесли лестницы и старались прислонить их к стене. Другие предлагали на всякий случай положить матрацы под окном. Эгберт, зная ловкость и проворство Кристель, убеждал не трогать её, говоря, что она сама вернётся в комнату. Действительно, минуту спустя больная опять поднялась на ноги и, стоя на окне, стала прислушиваться.
По знаку Бурдона во дворе воцарилась мёртвая тишина. Лестницы были подставлены. Теперь нетрудно было кому-нибудь добраться до окна и, выждав удобную минуту, схватить девушку и спустить её на землю.
В это же самое время несколько человек столпилось перед комнатой Кристель. В их числе был Цамбелли. Дверь была заперта, так что отворить её без шума не было никакой возможности.
— Разве в эту комнату нет другого входа? — спросил Витторио.
Повелительный тон, которым был задан вопрос, оказал своё действие на больничных сторожей и служанок, которые настолько потеряли голову, что ни один из них не обратил внимания на то, что Цамбелли совершенно не знакомый для них человек.
Оказалось, что в комнату Кристель есть ещё
