Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 179
Я узнала, что Влада стала адекватнее, что Фукс и Вита сошлись, потом разошлись, потом опять сошлись, и что Юра Шульц стал встречаться с новенькой из Киева. В сентябре в Деревню приехала новая группа десятиклассников.
Фридман теперь был начальником еще двух новых мадрихов и того, кто сменил нашего. Все чаще и чаще в письмах стали появляться незнакомые имена и истории с действующими лицами, которых я не знала. Сперва я пыталась во все вникать, но потом поняла, что та жизнь больше не была моей. Принять это было невероятно сложно, но пришлось.
Мы с Натаном ждали лета, чтобы встретиться, и строили грандиозные планы, но в марте Маргарите Федоровне предложили престижное место в иерусалимском штабе Еврейского Сообщества Сионистов, и уже в мае мама Натана, его папа и два младших брата возвратились в их любимый Израиль. Так что Натану незачем было прилетать летом в Одессу.
Я и с этим почти смирилась, но не до конца. Мне пришлось переспать с Митей Карауловым, чтобы смириться окончательно. В каком-то смысле это помогло. Особенно когда Алена, прилетевшая в июле и прознавшая про мои отношения с Митей, аккуратно спросила, как я буду смотреть на перспективу ее отношений с Натаном. Между ними пока ничего не было, она клялась, и Натан хранил мне верность весь этот год. Она передала письмо от Натана, в котором он вопрошал меня о том же самом. Я их беззлобно благословила. Я казалась себе взрослой, опытной и обретшей высокодуховный навык мудрого смирения.
Тем более что опытным оказался и Митя Караулов— в постели ему не было равных. Вероятно, потому, что мне не с кем было его сравнить. С Митей было просто и легко, и он был здесь и сейчас. К тому же мне нравились его длинные волосы и серьга. А обо всем остальном в новом сентябре я запретила себе думать и порвала связь с Натаном, с Аленой и даже с Фридочкой, которая тоже изредка мне писала.
Маггиными последними стараниями Кирилл улетел в Израиль еще в феврале. Трахтманы были счастливы.
Мама никогда не просила меня с ней остаться, а бабушка постоянно твердила, что я дуреха и коверкаю свою жизнь непонятно чего ради. И дед не просил, но мне было достаточно его затуманенного взгляда. Он очень сдал после папиной смерти.
Это было мое личное решение. Правильное или нет – я никогда не узнаю. Но я знала, что так поступил бы дюк, и это знание меня грело. Дюк остался бы в пораженном проказой городе с людьми, перед которыми нес ответственность. Пусть хоть вымышленную. Пусть хоть из чувства собственной значимости.
Я часто думала о дюке и часто ходила к Дюку, но все остальное Асседо для меня вымерло. Асседо не отражалось в Одессе девяностых, и каким бы богатым воображением вы ни обладали, не смогли бы узреть ни единого дельфина в волнах грязного моря, ни единого фрегата на сером горизонте, ни одного рыцаря в окнах просевшего Дворца пионеров. Оперный театр вечно стоял в строительных лесах. Ах, какие женщины за коктейль продавали себя на Дерибасовской турецким подданным. Все уехали из Одессы – правда, в основном в Америку. И никто, кроме меня, не вернулся.
Но дело было не только в посеревшей Одессе. Мне самой не хотелось ничего воображать. Ведь Асседо больше не было связано только с моим родным городом, а и с тем, от чего я отказалась: с гранатовым садом, с разросшимися кустами бугенвиллей, с треском садовнических пылесосов по утрам, с первым поцелуем, с золотыми стенами, с библейским ветром, с тенями пророков и с моим мадрихом. И теперь, с его уходом, внутри у меня вместо воображения был разлом.
Мне казалось, больше ничего не собрать и разлом будет вечен. А когда жизнь видится разломом, лучше не вспоминать о том, что находится с той стороны, никогда не трогать, никогда не приближаться, отрезать – и все.
Я больше не хотела ничего слышать о Деревне. Последнее письмо от Алены даже не распечатала, а в последнее лето программы “НОА”, после двенадцатого класса, она в Одессу не вернулась – призвалась в армию, как и Леонидас и Фукс.
Так что больше меня с Иерусалимом ничего не связывало.
С годами я все больше походила на свою маму и все лучше ее понимала.
Дед умер первым. А бабушка без него жить не могла, так что ее уход был почти предсказуемым. В конце девяностых квартира на Екатерининской площади за пару лет опустела, как когда-то в конце семидесятых за пару лет наполнилась. Больше с Одессой меня ничего не связывало, и мою маму, видимо, тоже, потому что к могилам она сантиментов не испытывала.
И мы взяли и уехали.
Это было очень просто, до смешного просто. Просто было бросить работу в фирме, занимающейся импортом мягкой мебели, куда я устроилась после получения высшего образования в ненавистном Университете экономики. А в него я поступила, потому что надо было куда-то поступать – туда поступил Митя, и финансисты были в моде. Просто было бросить Митю, который хоть и открыл мне все прелести секса, а также правду о моем папе, никогда не мог понять, зачем вещи нужно называть своими именами, и постоянно хотел фотографировать меня голышом в странных позах, а мне это не нравилось. В отличие от меня, Митя был визуалом и к образам испытывал больший пиетет, чем к словам. Просто было уехать из города, с которым, как выяснилось, я несколько лет назад уже попрощалась.
К маме у меня была только одна просьба: обосноваться не в Иерусалиме. И хотя это было глупо, поскольку в Иерусалиме жила вся наша родня, включая теперь и Кирилла, мама со мной согласилась. Я думаю, у нее тоже были ярко выраженные шизоидные линии.
Так что мы поселились в Хайфе, где было море и недорогие квартиры на съем, а родня к нам приезжала на выходные. Мама иногда их навещала, но я оставалась дома, а они сперва недоумевали, но потом привыкли.
Я тщательно из себя истребляла память об Иерусалиме, о тех девяти месяцах, которые в нем провела, как истребляла веру в чудеса и собственное воображение. Наверное, существуют в душе такие зоны, прикасаться к которым до поры до времени нельзя, потому что если коснешься не вовремя, незатянувшаяся рана так заболит, что продолжать дальше смиряться с действительностью станет невозможным.
Только как узнать, что рана затянулась, если никогда до нее не дотрагиваться?
Время всегда приходит тогда, когда
Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 179
