Когда Скарню вернулся на хутор, в доме еще горела лампа. Оглянувшись на окна хозяйской спальни, капитан вздохнул и открыл дверь амбара, чтобы, закутавшись в одеяло, лечь и уснуть. Но появление его не осталось незамеченным – отворилась и дверь в дом. На пороге черным силуэтом встала Меркеля.
– Кто там? – вполголоса окликнула она.
– Я, – ответил Скарню громко, чтобы хозяйка признала его по голосу.
– Ты вернулся первым, – сказала Меркеля. – Заходи, выпей кружку горячего пива, если хочешь.
– Спасибо, – пробормотал капитан, с трудом сдерживаясь, чтобы не кинуться к ней бегом.
Меркеля налила дымящийся напиток в тяжелую глиняную кружку, и капитан вцепился в посудину обеими руками, пытаясь отогреть пальцы, прежде чем присесть за обеденный стол и отхлебнуть. Пиво было пряное, сладкое. Смотреть на Меркелю было слаще. Скарню молчал – первое же слово выдало бы его чувства с головой.
В тусклом свете глаза Меркели казались огромными. Она долго глядела на капитана, не произнося ни слова, и наконец, глубоко вздохнув, проговорила:
– Мне кажется…
Дверь распахнулась, и вошел Гедомину. Рауну отставал от него лишь на пару шагов.
– Мне кажется, – ловко выкрутилась хозяйка, – вам всем стоит налить пива.
Прочие свои мысли она оставила при себе. «Оно и к лучшему», – твердо сказал себе Скарню и пожалел, что не в силах в это до конца поверить.
А несколько дней спустя на рассвете на хутор заявились два отделения альгарвейских солдат.
– Нам нужен крестьянин Гедомину, – сообщил возглавляющий захватчиков лейтенантик на приличном валмиерском. Имя он прочитал в списке.
– Я Гедомину, – ответил хуторянин вполголоса. – Что вам надобно?
– Заложники, – ответил лейтенант. – Солдат короля Мезенцио погиб, когда его конь налетел на натянутую веревку. Мы берем десять за одного. Пошли. – Его солдаты наставили на Гедомину свои жезлы. – Если тот, кто сделал это, не сдастся, мы вас расстреляем.
Скарню шагнул вперед.
– Возьмите лучше меня!
Слова слетели с языка прежде, чем капитан успел обдумать их.
– Ты смел, – заметил альгарвейский лейтенант и, сняв шляпу, поклонился Скарню, чем весьма его удивил. – Но в моем списке стоит его имя. Твоего нет. Мы заберем его. Ты и твоя жена, – взгляд его задержался на Меркеле, в чем не было ничего удивительного; лейтенант не знал, какую ошибку допустил только что, – справитесь с фермой и без двух стариков. Одного довольно. – Он махнул рукой, показывая на Рауну, потом бросил что-то солдатам на своем наречии.
Двое схватили Гедомину и увели прочь. Остальные держали Скарню, Рауну и Меркелю на прицеле так плотно, что бросаться на помощь хозяину хутора было равносильно самоубийству. Рыжики ушли не торопясь. Гедомину ковылял перед ними.
Скарню беспомощно смотрел им вслед. Они схватили того, за кем охотились, и даже не знали этого. И не хотели знать. Невинного они расстреляли бы с равной охотой.
Граф Сабрино никогда не думал, что победа может быть столь сладка. После капитуляции Валмиеры и разгрома Елгавы ему приказано было прибыть в столицу. Жители Трапани все до одного были уверены, что результаты Шестилетней войны переписаны набело и мир не за горами.
«Как может Лагоаш долго сопротивляться нам? – сотни раз слышал Сабрино. – Дерлавай наш!»
Лагоанские драконы еще осыпали ядрами южную часть Валмиеры и Альгарве. Лагоанские крейсеры еще совершали внезапные налеты на побережья Валмиеры и Елгавы. Своего рода война – война блошиных укусов. Альгарве, впрочем, тоже могла лишь нечувствительно покусывать Лагоаш. Сабрино понимал это. Большинство штатских – нет. Сабрино никого не пытался переубеждать. Большую часть того, что знал, капитан все равно не имел права разглашать, да и не хотел. Прекрасные женщины с большей охотою падают к ногам победителей нынешних, чем будущих.
В частности, Сабрино знал, что разгром каунианских держав вовсе не означал, что Дерлавай принадлежит Альгарве. Он умел читать карты. Многие шпаки – тоже… но для Сабрино это были профессиональная привычка и долг. Все чаще и чаще он обнаруживал, что взор его устремляется на восток.
Приглашения во дворец приходили к нему нередко. Если бы дело обстояло иначе, граф почувствовал бы себя оскорбленным – он был не просто дворянином, но и боевым офицером, отличившимся в трех из четырех кампаний последних месяцев. Поэтому Сабрино всякий раз надевал свой самый роскошный парадный мундир и килт, цеплял на грудь все ордена и награды, какие ему причитались, и выходил в свет – потанцевать, обменяться сплетнями и показать себя. Домой он редко возвращался в одиночестве.
А еще он ходил во дворец послушать короля Мезенцио. Монарх завораживал его, как и большинство альгарвейцев. Но в отличие от подавляющего большинства соотечественников, в лучшем случае изредка слышавших королевские речи при посредстве хрустальных шаров, Сабрино мог даже перемолвиться словом со своим сюзереном и пользовался этим, когда только мог.
– Все сводится к силе воли, – провозгласил Мезенцио одним студеным вечером. Он экспансивно взмахнул кубком, полным горячего пунша. – Альгарве отказалась признать себя побежденным после Шестилетней войны и в итоге одержала победу. Разделенная, частью оккупированная, ограбленная, наша держава вынуждена была подписать договор, объявивший подобное состояние благим и праведным! Но признать поражение? Никогда! Только не в сердце своем! Не в ваших сердцах, друзья мои!
Он снова взмахнул рукой – в этот раз выражая презрение ко всем, кто мог подумать иначе.
Какой-то маркиз зааплодировал. Две молодые особы изобразили реверансы, надеясь, что монарх заметит их. Мезенцио заметил; Сабрино следил за его взглядом. Но мысли короля были заняты другим – тем, что предстояло его державе, а не тому, кто стоял во главе ее.
– Что же дальше, ваше величество? – спросил Сабрино. – Теперь, когда мы зашли так далеко, что дальше?
Он не знал, что ответит ему король Мезенцио – и снизойдет ли до ответа. Один из советников коснулся королевского плеча, но Мезенцио стряхнул его руку.
– Когда мы продолжим, граф, – ответил он с улыбкой, – мир затаит дыхание, пораженный до безъязычия!
– О чем он говорит? – пробормотала одна из девиц соседке.
Та недоуменно повела плечами: жест, достойный наблюдения. Сабрино пронаблюдал за ним весьма внимательно. Король Мезенцио – тоже. Взгляды их встретились. Оба улыбнулись.
А затем королевская улыбка из товарищеской превратилась в заговорщицкую.
– Вы получили ответ, ваша светлость? – поинтересовался он.
Сабрино поклонился.
– Получил, ваше величество.
Он знал достаточно, чтобы сделать вывод из скудных монарших слов. Те, кто знал меньше, недоуменно поглядывали на короля. Некоторые оскорбленно косились на Сабрино, осознав, что граф явно понимает то, что недоступно им.
