я.
— А кто же еще? Третий месяц тянется. Волокитчики подлинные.
— А в горкоме партии вы были?
— Что я — сам маленький? Горком по всяким пустякам беспокоить… Сам с ОТИЗом справлюсь. Особенно теперь, после апрельского Пленума партии.
ОТИЗ — это отдел труда и зарплаты. Значит, проблема связана с организацией работы. Николай Дмитриевич охотно рассказывает:
— Мы с вами стоим в цехе карданных валов. Здесь, куда ни посмотри, одни карданные валы. Мы их собираем и красим. Пятьсот шестьдесят валов за смену. В нашей бригаде недостает пяти человек. По штату положено 48 человек. А в наличии имеется сорок три. Но план мы даем за полный состав, нам за это начисляют премиальные. Ни разу еще плана не срывали, всегда чуть впереди. Но людей, я так понимаю, мне не дадут. Тогда мы посоветовались с ребятами, и я внес предложение: сократить мне штат, а эти пять зарплат отдать нам, и мы разделим их на всех работающих. Коль сорок три человека будут работать за сорок восемь, то производительность труда у нас вырастет. На апрельском Пленуме как раз об этом говорилось — эффективность производства.
— Что же отвечает ОТИЗ? Небось, ссылаются на штатное расписание.
— Тянут — и все тут! ОТИЗ цеха послал в ОТИЗ завода, оттуда можно загнать бумаги в генеральную дирекцию, глядишь, до министерства дойдет. Мне отвечают коротко и ясно: вопрос рассматривается. Они понимают, что предложение прогрессивное, в духе времени, но потянуть можно. Но я вам так скажу: они считают, но по-своему. Они же не все считают. Пять человек высвобождается. Это не только пять зарплат. Значит, для них не надо строить квартиры, создавать обслугу. Вот какая получается выгода — пять раз по пять. И это только по одной нашей бригаде. Разве в других бригадах нет таких же возможностей?
Николай Дмитриевич огляделся вокруг и заключил строго:
— Я их пробью.
Уверен, так и будет. Решения апрельского Пленума ЦК помогут Мальцеву в этом.
И не только Мальцеву. В эти весенние дни, находясь на КамАЗе, я видел, как заинтересованно и остро воспринимали люди решения Пленума, читали свежие газеты, делали выписки, обменивались мнениями. В тот день, когда пришли свежие газеты, я пришел в городской Совет и застал там одного из руководителей. Он был радостно возбужден.
— Я вопрос сегодня решил, — сказал он мне. — Полгода не могли решить, а с утра взяли и решили.
Тут раздался телефонный звонок. Звонили откуда-то сверху, то ли из области, то ли из Москвы. Это был сердитый окрик: на каком основании вы решили этот вопрос? И мой собеседник ответил предельно четко:
— На основании решений апрельского Пленума. Вот, — говорит, — я вам сейчас зачитаю. Надо, цитирую, «добиться того, чтобы каждый на своем месте работал добросовестно и с полной отдачей», кавычки закрыть.
Телефонный оппонент на том конце провода молча положил трубку.
Наверное, с этого и начинается претворение принятых решений. Затем последуют конкретные дела и результаты.
Николай Дмитриевич ведет меня по участку, где работает бригада. Два цилиндра и головка вилки насаживаются в определенной последовательности друг на друга — получается карданный вал. Сам он энергии не производит, но исправно передает ее от двигателя к ведущим осям.
А ведь это очень важно — быть приводным ремнем, передающим энергию для производства окончательного результата, в данном случае реализующим себя в поступательном движении. Таким образом, карданный вал может обернуться художественным символом, чтобы попутно послужить и отечественной публицистике, которая является приводным ремнем идеологии.
— Части вала соединены, теперь их надо сварить, — поясняет Николай Мальнев, подводя меня к сварочному автомату с отечественной маркой ВНИИЭСО, специальная разработка по заказу КамАЗа.
Сварочный автомат работал красиво. Заготовка вставлялась в зажимы, сверху возникали два электрода, автоматически опускался защитный экран внутри вспыхивали голубые всполохи, метаясь в узких щелях по краям агрегата.
Пламя гасло, поднимался экран. Карданный вал дымился двумя свежими швами, опоясывающими металл.
— Я тоже на таком же автомате работаю, — сказал Николай Дмитриевич.
Вот когда до меня дошло: автомат-то действует, да при нем человек состоит. Я по привычке написал: «заготовка вставлялась в зажимы», можно подумать, будто она сама перелетала с комплектовочного стола в сварочный автомат. Отнюдь. Сония Андрашидовна Нуртдинова принимала заготовку на руки и закрепляла ее в зажимах. После сварки снимала заготовку и переносила ее обратно на стол. Работала Сония Андрашидовна в брезентовых руковицах: перенести, установить, снять, перенести, установить, снять…
— Вообще-то здесь нужен робот, — продолжал Мальнев, заметив мой неодобрительный взгляд. — Мы производили аттестацию рабочих мест, дали заявку.
— И тогда робот высвободит человека? — спросил я.
— Не совсем. За роботом тоже нужен глаз.
— Тогда не видать вам робота, — предположил я сгоряча.
— Теперь получится, — убежденно ответил Николай Дмитриевич, имея в виду те же события, о которых мы говорили с утра. — Это же будет облегчение труда, подъем производительности.
Я попробовал заготовку на руках.
— Килограмм двенадцать, вам не трудно, Сония Андрашидовна?
— Я привыкла, — ответила сварщица, снимая очередную заготовку.
— Предлагали поставить мужчину, — сказал Мальнев. — Сония не соглашается. Здесь заработок хороший. Пойдемте теперь к моему автомату.
Второй автомат стоял под прямым углом к первому. Отсюда хорошо обозревалось все пространство, на котором трудилась бригада. Таким образом сварочный автомат Мальнева был как бы рабочим местом бригадира и одновременно наблюдательным пунктом. Сейчас за автоматом работал помощник Мальнева Шарипов.
— Наши валы покрепче будут, до двадцати килограмм. Прошу! — Николай Дмитриевич сделал приглашающий жест рукой.
Я не понял. Он пояснил:
— Надо сварить на память два карданных вала. Такая у нас традиция.
Шарипов с готовностью протянул мне рукавицы. Делать нечего. Я принялся совершать движения,
