Она взяла с пола рюкзак и достала из него томик стихов. При этом она внимательно оглядела пространство вокруг себя и профессора. Санитары вывезли на прогулку еще нескольких пациентов и подкатили их инвалидные кресла к клумбам, чтобы те могли полюбоваться распустившимися цветами. На террасе же никого, кроме Дженнифер и профессора, не было. В общем, лучшего времени, чтобы почитать старику стихи, было и не придумать.
Дженнифер открыла книгу на заложенной странице, но первые строчки своего любимого стихотворения она, конечно, давно знала наизусть.
«Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве…»[2]
Книга, которую принесла Дженнифер, представляла собой внушительный по размерам и толщине том антологии американской и английской поэзии. Спрятать между страницами такой толстой книги маленький шприц было совсем не трудно. Этот шприц Дженнифер раздобыла благодаря ловкости рук и умению отвлечь внимание собеседника, когда явилась в университетский медпункт с жалобой на приступ бронхита, который она симулировала от начала и до конца.
В шприц была закачана смесь фентанила и кокаина. Раздобыть в университете кокаин было нетрудно: продажей наркотиков некоторые из студентов зарабатывали не только на карманные расходы, но и на саму учебу, оправдывая при этом неблаговидность способа заработка благородной целью. Гораздо сложнее было раздобыть фентанил. Этот сильнейший наркотик использовался в ходе лечения раковых заболеваний для снижения интенсивности неблагоприятных последствий и побочных эффектов химиотерапии. Дженнифер понадобилось несколько месяцев, чтобы подружиться с одной из соседок по общежитию, которая жила в комнате напротив той, что занимала Дженнифер. У матери этой девушки был рак груди. Как-то раз, когда соседка пригласила Дженнифер к себе домой в выходной день, гостье удалось украсть с полдюжины нужных таблеток из домашней аптечки хозяев. Это была заведомо летальная доза. Попав в кровь, такое количество фентанила должно было остановить сердце старика в считаные минуты. Конечно, Дженнифер очень переживала по поводу того, что ей пришлось пойти на кражу и предать таким образом доверившуюся ей подругу. С другой стороны, она прекрасно понимала, что никаким другим способом получить нужное лекарство ей не удастся.
Закатывая рукав рубашки, в которую был одет профессор, она продолжала нараспев читать любимые строчки:
— «О, бойся Бармаглота, сын! Он так свиреп и дик…»
Дженнифер в последний раз оглянулась, чтобы убедиться, что рядом никого нет и никто за нею не наблюдает.
— «Раз-два, раз-два, горит трава, взы-взы, стрижает меч…»
Делать уколы ей никогда не приходилось, но в этом случае, как казалось Дженнифер, не было никакой разницы в том, как именно ввести раствор в вену. Старый профессор даже не вздрогнул, когда игла проткнула его кожу и стенку сосуда. Дженнифер решительно ввела раствор ему в вену.
Воображение Адриана Томаса давно было погружено в беспросветную серую мглу. Лишь иногда ему казалось, что он видит какой-то неясный свет, слышит какие-то звуки и даже воспринимает отдельные слова, которые что-то значили для той части его сознания, которая была отделена от всего мира стеной болезни. Но все равно, тот механизм, который когда-то делал из него самостоятельную личность, все шарики и ролики, которые некогда безотказно крутились и превращали его в мыслящего человека, — все это сложное устройство давно обветшало, заржавело и пришло в полную негодность. От Адриана Томаса практически ничего не осталось.
И вдруг он почувствовал, как тяжелая вязкая пелена спадает с его глаз, как уходит куда-то мучительная боль и как его тело наполняется новыми силами. Адриану удалось чуть-чуть приподнять голову, и он увидел вдали склонившиеся к нему знакомые силуэты. Болезнь и возраст отступили. Адриан встал, расправил плечи и побежал. Ему было хорошо и светло. Он весело смеялся.
«О светозарный мальчик мой! Ты победил в бою!
О храброславленный герой, хвалу тебе пою!»
Дженнифер прижала пальцы к запястью профессора и внимательно следила за тем, как затухает его пульс. Лишь твердо удостоверившись в том, что ей удалось освободить его, точно так же как когда-то он освободил ее, она захлопнула книгу, открытую на странице с любимым стихотворением. Дженнифер встала со стула, наклонилась над профессором, поцеловала его в лоб и тихонько повторила:
— «О храброславленный герой, хвалу тебе пою!»
Шприц и антология поэзии были убраны обратно в рюкзак. Затем девушка подкатила кресло, в котором сидел профессор, к солнечному пятну на полу террасы и оставила его там.
Со стороны он выглядел спокойным и полностью довольным своей участью.
Возвращаясь обратно через холл приемного покоя, она подошла к столику дежурной сестры и сказала:
— Профессор Томас уснул — там, во дворике, на террасе. Я не стала его беспокоить.
«Это все, что я могла для него сделать», — подумала Дженнифер.
