чтобы проснуться.
«Этого не может быть!! – стучало в висках. – Ромка в тайге. Я же с ним только вчера разговаривала. Точнее, уже сегодня!»
Пальцы с неимоверным трудом справились с замком, дверь отворилась…
За дверью действительно стоял Ромка. В ярко-красной, даже слегка оранжевой лыжной куртке, темно-серой вязаной шапочке с меховым отворотом. Из-за плеч выглядывал высокий темно-синий рюкзак. Ромкино лицо выглядело уставшим и невыспавшимся, на покрасневших, обветренных щеках пробивалась щетина.
А еще Ромка был в снегу! Снег налип на застежку и рукава, даже на отвороте шапочки примерзли склеившиеся в ком снежинки.
Женька смотрела на Ромку, смотрела… и не могла поверить в происходящее. Реальность казалась слишком нереальной! Сказочной, фантастической… новогодней?
«Это не мой мир! – поняла она. – Но мне этот другой мир нравится. Очень».
- Ты как…сюда? – наконец, вырвалось у нее нечто несвязное.
- Пешком, - вздохнул Ромка и, бросив взгляд на собственную куртку, поморщился и принялся отряхиваться.
- Из тайги?!!!
- От метро, - мерзлые снежинки летели на заботливо вымытую кем-то… бабой Ниной?.. лестничную площадку и превращались в капельки воды: - Гололед, маршрутки не ходят.
- А в Москву как? Ты же говорил – билетов нет?!!
- Нет, - согласился Ромка, снял шапку и начал счищать снег. Женька невольно отметила, что прическа изменилась - вместо модной лесенки из волос разной длины теперь была просто короткая стрижка. Ежиком: – На попутках добирался. Авиастопом.
- Это еще как?!
- Наши везли на завод оборудование – на ремонт. Поставил технарям два ящика коньяка, чтобы в сопровождение включили. Грузовой борт, трясло – думал, наизнанку вывернет. В девять утра приземлились под Курском, на техническом аэродроме. А там как раз на Москву комплектующие грузили… Нагло напросился, и вот я здесь.
Он поднял голову и посмотрел в глаза:
- Ты одна?
Женька кивнула.
- Войти можно?
Она опять кивнула и сделала шаг в сторону, пропуская гостя в прихожую. Он закрыл дверь, сунул шапку в карман, стянул с плеча рюкзак и поставил на пол. И опять посмотрел на Женьку:
- Повторишь?
Она растерянно попятилась назад и уселась на стоящую в углу низенькую банкетку:
- Что повторить?!
- То самое, что обещала повторить, глядя мне в глаза! - усмехнулся он и опустился рядом с ней на корточки: - Что, кресало мое – воскрешать будешь? Или так и оставишь выжженное пепелище?
Женька еще больше растерялась:
- Что ты имеешь в виду?!
- Разговор наш помнишь? Возле костра у реки? Перед тем как от вертолета убегали? – Ромка говорил отрывисто, будто силой проталкивая слова через зубы. - Воскресение – от слова «кресало» - возжигание потухшего огня жизни. Дар умершему чудесной искорки, превращающей его снова в живого. Посмотрел твой клип и поверил, что такое превращение возможно. Или мертвым не место среди живых?
- Ромка, ты что пья… выпил?! – испугалась Женька. Нетерпимо захотелось коснуться его, она даже протянула руку, но замерла на полпути, охваченная странным, почти мистическим трепетом: - Что ты хочешь от меня?!
- Повтори. Или я уйду.
- Люблю!! – выдохнула Женька и быстро провела ладонью по его голове, закопалась пальцами в волосы. Ромка был теплый. Живой! Глупо, конечно, но с души, словно камень свалился. Все-таки тридцать первое декабря – особая дата, можно верить, можно не верить, но подсознание играет в собственные игры: - Совсем чокнулся так меня пугать?!
Волосы на ощупь были непривычными – короткими, колючими, натуральный ежик. Но все равно родными. Ромкиными.
- Не бойся, я не пил, - Ромка осторожно улыбнулся, придвинулся ближе и уткнулся лицом в ее локтевой сгиб. – Устал просто. Ночь не спал, почти три тысячи километров пролетел. Смена часовых поясов… Главное, что все-таки не зря.
Он был совсем рядом, и Женька вдохнула запах кожи. Привычного аромата дезодоранта с горячей морской солью не было. Ромка пах морозом. А также пылью, машинным маслом, к чему примешивались еще какие-то незнакомые нотки и оттенки. И собой.
Последний запах был тот самый. Восхитительный. Необходимый. Женька даже на миг глаза прикрыла от наслаждения.
- Люблю, - твердо повторила она. – Но у меня к тебе есть вопросы. Некоторые из них не особо приятные.
- Аналогично! – вздохнул Ромка и потерся колючей щекой о ее предплечье. – У меня к тебе тоже. И не просто неприятные, вообще не знаю, как об этом говорить. Хотя придется. Женек, давай тогда с твоих начнем?
Женька отодвинулась от него и набрала в грудь воздуха. Конечно, теперь в глупости окончательно не верилось, но хотелось ясности. До конца. Тридцать первое декабря – прекрасная дата, чтобы оставить в прошлом обиды и недопонимания!
- Как твои медсестра с поварихой поживают? – выпалила она. – Где они сейчас?
- Тьфу ты… - Ромка взял ее левую руку и прижался губами к ладони. – Нормально у них все, с внуками Новый год встречают. Сибирячки обе, на выходные по домам разъезжаются. Мировые тетки, кстати! Утром как узнали, что в Москву лечу, за полчаса целый мешок таежных гостинцев напихали. Еле дотащил.
Он бросил быстрый взгляд на стоящий в коридоре рюкзак. А потом приподнял рукав Женькиного халатика и уставился на покрытую свежей корочкой длинную царапину на запястье:
- Где это ты так?
- Ножом порезалась, - отмахнулась Женька. – Кухонным.
Нет, она не собиралась замалчивать историю с Антоном, просто существовали более важные вещи, которые требовалось обсудить в первую очередь:
- А летчица где? Точнее, вертолетчица?
- Как чувствовал, что тебе нож в руки давать нельзя! – Ромка прошелся поцелуями по запястью. – Неужели настолько неумеха? Даже хлеб порезать не можешь?
«Могу! – вздохнула про себя Женька. – И Антона, не будь выхода, тоже прирезала бы. Недрогнувшей рукой. А про прабабушку он соврал. Если я могу, то и она смогла. Гены – вещь упрямая».
Ромка поймал ее взгляд и улыбнулся одними уголками губ:
- Летчица улетела. В отпуск. С мужем в теплые страны.
- Ромка!! – простонала Женька и, придвинувшись, обняла за шею. – Получается, ты назло мне соврал, что изменяешь с ними?!
- Не назло… - вздохнул он, зарываясь лицом в ее плечо. Ромкин запах был еще ближе, накрывал с головой, пробуждая вполне понятные желания: – Подумал, раз… раз я тебе не нужен, то не стоит напрягать. Не надо, чтобы ты за меня волновалась…зачем? И, кстати, я не говорил, что изменяю. Сказал,
