причинения боли, но возражаем против причинения боли после заботливого обращения. Роль лабораторной крысы в исследовательской работе сравнима с ролью преданного слуги, которого ценит хозяин, но лишь до тех пор, пока его смерть не станет выгодна. Эта аллегория предательства и является причиной всех проблем.
Противники экспериментов над животными горячо оспаривают такую интерпретацию, утверждая, что они думают именно о крысе, а не об этих символических отношениях. Но если только они не строгие вегетарианцы, в буквальном смысле слова не способные обидеть муху, то это заблуждение. Если эти люди когда-либо принимали медицинскую помощь, значит, они лицемеры. Однако, если они честны, то признаются, что на самом-то деле их заботит предательство близости, присущее символическим отношениям между человеком и лабораторной крысой.
Теперь следует пояснить, почему я уделил столько внимания этому образцу человеческого поведения, который на первый взгляд не имеет никакого отношения к теме настоящей книги. Проблема экспериментаторов состоит в том, что им, чтобы успокоить общественность, снова и снова приходится рассказывать, как хорошо они обращаются с лабораторными животными и как замечательно тем живется в чистых светлых клетках в ожидании исполнения возложенной на них важной миссии. Их противников больше всего как раз и возмущает резкий контраст между этими условиями и тем, чем такая жизнь в итоге кончается. Ибо, как мы видели на протяжении всей книги, забота означает доверие, и крыса, в качестве символического слуги, полностью доверяет своему хозяину, который, сначала хорошо обращаясь с ней, по истечении определенного времени причиняет ей боль и заражает смертельной болезнью. Если бы это предательство случалось изредка и по суперсерьезной причине, большинство критиков, пусть и неохотно, мирились бы с такой необходимостью, но, поскольку подобное происходит миллионы раз каждый год, они не могут спокойно относиться к столь многочисленным фактам эмоционального предательства. Если человек способен умышленно причинять боль животному, которое ему доверяло и с которым он совсем недавно заботливо обращался, как можно доверять ему в личностных отношениях? Как может он хорошо относиться к своим настоящим детям, если постоянно обманывает своих лабораторных «детей»? Именно подобные опасения не дают покоя противникам проведения экспериментов с животными, хотя они остаются невысказанными.
Данная иллюстрация имеет определенное сходство с уже упоминавшейся – о коменданте концлагеря, который хорошо обращался со своей собакой и обрекал на смерть узников. В том случае доброта по отношению к животным служила для нас свидетельством того, что даже чудовище в человеческом облике не лишено способности испытывать нежные чувства. В данном случае все наоборот: человек, добрый по отношению к людям, в то же время способен причинять боль подопытным животным. Нас пугает именно этот контраст. Глядя, как добродушного вида военный похлопывает по спине свою собаку, мы не можем не думать о том, способен ли он отдать приказ вести огонь по людям. Глядя на счастливого отца, играющего со своими детьми, мы не можем не думать о том, способен ли он проводить эксперименты с животными. Мы начинаем путаться в системе ценностей. Наша вера в связующую силу телесной близости начинает колебаться, и мы восстаем против того, что называем жестокостью науки.
Нам прекрасно известно, что этот бунт не оправдан, поскольку научные исследования приносят человечеству огромную пользу, но их сущность в корне противоречит нашим понятиям о значении близких отношений, и мы ничего не можем с собой поделать. Тем не менее, заболев, мы бежим в аптеку за таблетками и не вспоминаем о лабораторных животных, которые умерли в ходе разработки этих таблеток.
Данная ситуация сложна для широкой общественности, но не представляет никакой сложности для ученых, ибо они не видят в своих отношениях с лабораторными животными никакого символизма. Исповедуя безжалостно объективный подход к своей работе, они еще на студенческой скамье преодолели эмоциональные трудности. Если они проявляют заботу о подопытных животных, то только для того, чтобы те оптимально соответствовали требованиям, предъявляемым к экспериментальным образцам, а не для того, чтобы удовлетворить свою эмоциональную потребность в телесной близости. Иногда это требует самодисциплины, поскольку даже при самом строгом интеллектуальном контроле телесные контакты способны сформировать привязанность. Подчас в большой лаборатории можно увидеть стоящую где-нибудь в углу клетку с жирным кроликом, ставшим своего рода талисманом данного учреждения, к которому все относятся как к домашнему питомцу и никто не помышляет использовать его в экспериментах. Этот кролик уже выступает совершенно в иной роли.
Людям, не принадлежащим к миру науки, провести такую грань трудно. Для них все животные – обитатели Диснейленда. Если они расширяют собственные горизонты с помощью документальных телевизионных фильмов и начинают забывать игрушечные образы зверюшек своего детства, это происходит в компании не специалистов фармакологических компаний, а натуралистов, которые наблюдают за жизнью животных, а не манипулируют ею.
Таким образом, проблема экспериментатора остается неразрешенной. Подобно хирургу, оперирующему пациентов, чтобы спасти им жизнь, он старается улучшить чью-то участь, но в отличие от хирурга не получает за это благодарности. Подобно хирургу он объективен и чужд эмоциям на работе. И в том и в другом случае чувствительность была бы губительна. В случае с хирургом это менее очевидно, поскольку за пределами операционного блока он может играть роль заботливого целителя. В операционной же этот специалист обращается с телами пациентов хладнокровно и беспристрастно. Если бы сие было не так, нам всем пришлось бы рано или поздно пострадать из-за этого. Если бы экспериментатор привязался к лабораторным животным и начал относиться к ним как к домашним питомцам, очень скоро он просто не смог бы проводить исследования, результаты которых помогают людям противостоять болезням. Он бы пришел в ужас от того, чем ему приходится заниматься. Точно так же, если бы хирург позволял себе проникаться сочувствием к страданиям пациентов, скальпель в его руке мог бы однажды дрогнуть… Если бы лежащие на операционном столе слышали разговоры врачей, они, наверное, были бы поражены их порой шутливым, порой деловитым тоном и оказались бы неправы. Высочайшая интимность проникновения в тело другого человека острым инструментом требует полного отключения чувств от происходящего. Если бы хирург проявлял во время операции эмоции, следующий близкий телесный контакт у его пациентов происходил бы с сотрудниками похоронного бюро.
В этой главе мы рассматривали использование живых заменителей людей в жаждущем телесных контактов мире. Если такие действия любовны, как в случае с поглаживанием и похлопыванием домашних питомцев, они доставляют большое удовольствие, но если контакты не согреты любовью, как в случае с лабораторными животными, то и никакого удовольствия нет. В целом на них приходится множество случаев тактильного взаимодействия, и в этом отношении представители фауны
