сообщают наши лазутчики, имеют четыре квадриремы, шесть трирем, десять бирем и восемь либурнийских кораблей, не считая дозорных однопалубных судов. Они могут стать серьезной помехой во время переправы наших бойцов на италийский берег.
– Какой численности войско ты решил переправить в Италию? – спросил Мемнон.
– Я думаю, будет достаточно шести или восьми тысяч отборных воинов, и возглавить их я хочу поручить тебе.
– С радостью возьмусь за это дело, – оживившись, сказал Мемнон. – Я не совершу ошибки Минуция, который после победы над Лукуллом продолжал оставаться в Кампании, не двигаясь с места, когда ему нужно было вести свое войско в соседние области, чтобы привлекать к восстанию тысячи и тысячи новых бойцов. Нет, я буду свободно передвигаться по всей Италии, пока не соберу большое войско, а потом поведу его к Риму навстречу германцам…
* * *
Почти месяц Мемнон и Ювентина провели под Энной. Александриец сам объездил для нее коня, выбрав его из табуна, пригнанного в лагерь под Энной нумидийцем Астанабалом, помощником и другом Мисагена. С тех пор они каждый день совершали прогулки верхом. Местность вокруг озера Пергоса была необычайно живописна. Ювентина восхищалась ею и много раз повторяла с восторгом, что ей кажется, будто она в полях Элизиума.
В один из дней Ювентина с дарами посетила большой храм Деметры, стоявший в кипарисовой роще на берегу озера. Мемнон, стреножив коней, поджидал ее на опушке рощи, пока она приносила жертвы богине: мужчинам ступать на этот освященный участок и тем более в храм богини было строжайше запрещено. Великая Деметра после похищения ее любимой дочери Аидом прониклась ненавистью ко всем мужчинам. Это было чисто женское божество, однако мужчины почитали ее так же, как и женщины, ибо, по их представлениям, только от Деметры зависело, будет ли хороший урожай.
Главная жрица храма, приняв от Ювентины священные дары, рассказала ей много интересного. Она сообщила, что удивительной красоты озеро Пергос не единственное в области Энны. «Здесь много озер и рощ, посвященных Деметре, – говорила она. – По берегам этих озер круглый год цветут прекрасные цветы. И это не случайно, потому что именно в этих местах вместе со своими подругами резвилась любимая дочь Деметры, юная Персефона. И чудесному климату, и пышной растительности в этой области мы обязаны великой богине, пожелавшей увековечить память о счастливых днях, проведенных на земле ее прекрасной дочерью, перед тем как ее похитил мрачный Аид, внезапно появившийся из-под земли на своей колеснице. Властитель мертвых умчался с похищенной девушкой в направлении того места, где позже был основан город Сиракузы. Там, где земля вдруг разверзлась и Аид вместе со своей добычей исчез в преисподней, тут же образовалось озеро, близ которого жители Сиракуз до сих пор ежегодно справляют празднество, посвященное Персефоне».
Мемнон и Ювентина в течение первых десяти дней объездили верхом все эти благословенные места, которые, казалось, были хранимы божественным провидением от беспощадного летнего зноя, в то время как всего в нескольких десятках милях западнее Энны обширные поля были уже полностью выжжены солнцем.
Ювентина одновременно восхищалась и огорчалась.
– Какая красота вокруг! Неужели все это будет вытоптано солдатскими башмаками и копытами лошадей, когда римляне придут на помощь эннейцам?..
Но римляне не появлялись. Скоро стало известно, что претор Сервилий покинул область Гераклеи и увел всех своих солдат в Сиракузы. У него было всего двенадцать тысяч войска. Основой его были два «лукулловых легиона» общей численностью в пять с половиной тысяч человек. Отдельной частью преторского войска был четырехтысячный легион, приведенный в провинцию Сервилием, но он уже не мог носить это наименование, так как потерял своего орла в сражении при Канне. Остальные две с половиной тысячи воинов были италийскими и сицилийскими союзниками. Римские и латинские добровольцы, прибывшие в провинцию вместе с Лукуллом, не получили от Сервилия обещанного высокого жалованья и в гневе покинули провинцию, разграбив по пути к проливу несколько местечек.
Таким образом, весь запад Сицилии снова, как и при Лицинии Нерве, оказался в полной власти восставших. Но и на восточном побережье Сервилий не осмеливался выступить против мятежных рабов со своим малочисленным и деморализованным войском. Под Акрами, как упоминалось выше, стоял лагерем десятитысячный отряд галла Бранея. Жители Акр взывали к претору о помощи. Однако претор не без оснований подозревал коварный замысел восставших, целью которого было полное окружение его войска под Акрами, так как отряды Сатира и Багиена, находившиеся под Адраном, в любое время могли прийти на помощь Бранею, отрезав войску Сервилия путь отступления к Сиракузам. Местность вокруг Акр была гористая, весьма удобная для засад. Здесь римляне могли быть зажаты в кольцо окружения.
Диодор писал впоследствии, что в этот период Афинион подверг страну безжалостному опустошению. Под словом «опустошение» в первую очередь надо понимать бедственное положение городов, лишенных необходимого снабжения, и катастрофическое сокращение посевных площадей. Многие поля были заброшены. Раньше под плетьми надсмотрщиков десятки тысяч рабов собирали баснословные урожаи, обеспечивая зерном всю провинцию и Рим, получавший даровой хлеб в виде десятинного налога. Теперь же работники афинионовых «коммун» засевали менее половины всей пахотной земли. Почти весь сжатый на полях хлеб свозился в Триокалу, Мотию и Катану, захваченные мятежными рабами. В осажденных городах цена на хлеб доходила до двадцати денариев за модий. Поставки зерна в Рим совершенно прекратились. Афинион многие города принуждал платить дань, а взамен обещал щадить окрестные поля. Городские общины, отвергшие всякие сношения с мятежными рабами, жестоко поплатились за свое упрямство: по приказу Афиниона его воины разорили и сожгли у них загородные виллы, сжав или уничтожив все хлебные нивы.
В первый день гекатомбеона (16 июля) к Мемнону прибыл вольноотпущенник пленного сенатора Марка Тукция Сентина (он уже более года находился в Триокале вместе с другими знатными римлянами, в разное время захваченными в плен), чтобы договориться с ним о выкупе патрона. По его словам, он привез из Рима в Гераклею десять талантов. Мемнон рассчитывал получить больше (этот сенатор слыл одним из самых богатых римлян), но согласился отпустить римлянина за эту сумму, так как очень нуждался в деньгах.
Он не забывал о Сирте и оставленных вместе с ним раненых на Крите. В начале июля пришло письмо от Филодема, привезенное александрийцу гонцом Лукцея. Письмо доставил в Катану критский купец. Филодем соглашался на бессрочную аренду своего имения за пятнадцать тысяч драхм в год. Мемнона это вполне устраивало. Он уже подумывал о том, чтобы постепенно основать на Крите колонию по образцу сельских коммун в Сицилии.
Своими мыслями об этом александриец поделился с Афинионом, который тут же загорелся идеей создания на Крите не одной, а нескольких колоний.
– Придет время, соберем побольше кораблей, потихоньку переправим туда своих людей и построим на критском побережье свои крепости, – размечтался киликиец. – А почему бы и нет? Если Требаций с десятком кораблей без особого труда там закрепился, не боясь ни аборигенов, ни римлян, почему бы и нам, после того как германцы сокрушат Рим, не заняться колонизацией этого благодатного острова. С падением Рима мы будем достаточно сильны, чтобы устанавливать наши порядки на Крите с таким же успехом, как это мы делаем в Сицилии…
Не теряя времени, Мемнон решил ехать в Триокалу вместе с отпущенником римского сенатора и, получив выкуп за пленника, переправить деньги Сирту. Он отослал письмо Катрею в Катану. В нем он просил родосца отрядить небольшую эскадру кораблей во главе с Апронием для поездки на Крит.
Афинион, прощаясь с александрийцем, поручил ему заняться неотложными делами в Триокале.
– Там собралось около пяти тысяч беглых и даже свободных. В основном это голодный люд, который привлекли туда бесплатные хлебные раздачи. Эвгеней жалуется, что с трудом управляется с этой вольницей. Постарайся отобрать из них всех тех, кто способен носить тяжелое вооружение. Остальных передай Эвгенею. У него есть несколько
