— Похоронная команда, — распорядился Криди со своего места по правую руку от Гримма. — Приступайте.
Одно из орудий «Хищницы» заранее было настроено для выполнения скорбной задачи, так что из его ствола вырвалась не обыкновенная световая комета, а маленькое пылающее светило. Быстро увеличиваясь в размерах, оно грациозно поплыло к платформе, и в момент их встречи возникла вспышка, прогремел громовой раскат и внезапно выросла целая грозовая туча, сотканная из чистого пламени и такая яркая, что Гвен пришлось зажмуриться, несмотря даже на затемненные линзы гогглов.
Когда, поморгав, девушка вновь открыла глаза, и платформа, и мертвые тела на ней исчезли: их заменило быстро таявшее облако пепла и гари, уже подхваченных свежим бризом.
Последовало долгое молчание, когда никто не трогался с места. Затем, словно по негласному сигналу, множество мужчин внезапно вернули шляпы на головы, и траурное безмолвие оборвалось. Командиры завязали между собой короткие беседы, причем плененные аврорианцы спокойно общались со своими коллегами из Альбиона, различаясь разве только мундирами, да еще отсутствием всякого оружия: ни на ком из них не было сабель или боевых перчаток.
Затем недавние противники начали подниматься на борт катеров и возвращаться на свои корабли — на крейсера «Доблестный» и «Победоносный», которые тянули за собой исковерканную, выпотрошенную оболочку «Итаски». Затем все три корабля неспешно двинулись назад к Копью Альбион.
Гвен подождала несколько минут после того, как корабль двинулся в путь, а потом проследила за возвращением Гримма в капитанскую каюту. Она последовала за ним и вскоре постучала в дверь.
— Входите, — сказал он.
Стянув с головы гогглы, девушка вошла и обнаружила капитана за небольшим столом, в окружении свежей стопки чистых страниц, ручки и чернильницы. Когда Гвен вошла, он сразу отложил письменные принадлежности, чтобы вежливо подняться с кресла.
— Добрый день, капитан.
— Мисс Ланкастер, — проговорил Гримм, — чем могу служить?
Гвен обнаружила, что мнет в сжатых кулаках полы своей куртки, и заставила себя это прекратить.
— Я… Мне нужно с кем-то поговорить. Только вокруг нет никого подходящего. Будь я сейчас дома — выбрала бы Эстербрука, но…
Гримм чуть склонил голову к плечу. Потом жестом пригласил девушку сесть во второе кресло и отодвинул его для гостьи. Гвен с благодарностью уселась.
— Чаю? — спросил Гримм.
— Я… не уверена, что разговор подойдет к чаепитию, — сказала Гвен.
Гримм сдвинул брови.
— Прошу вас, мисс Ланкастер, расскажите, что у вас на уме.
— В этом как раз и дело, — поморщилась девушка. — Я… сама не понимаю толком, что со мной. Но я просто ужасно себя чувствую.
Втянув воздух через ноздри, Гримм уточнил:
— Так. И какова же природа этого ужаса?
Гвен покачала головой.
— Несколько дней тому назад я убила человека. Аврорианца, диверсанта. Я сама приняла это решение, не оставив ему и шанса.
Гримм медленно кивнул.
— И я видела матриарха шелкопрядов. Видела, как она… что она творит.
— Продолжайте, — тихо сказал Гримм, отвернулся к шкафу, открыл его дверцу, достал оттуда бутылку и два небольших стакана.
— И… Я была на мостике, рядом с вами, во время сражения. Я видела… — Выдавливая из себя одно слово за другим, Гвен чувствовала, как все туже смыкается ее горло. И заставила себя говорить плавно и четко: — Это было ужасно. Стоит мне только закрыть глаза… Я уже не уверена, капитан, что людям обязательно нужно спать, чтобы видеть кошмары.
— О да, — сказал Гримм. Он вернулся к столу, плеснул немного спиртного в каждый стаканчик и один передал ей, прежде чем усесться самому.
Гвен уставилась на стакан в своей руке, совсем его не замечая.
— Все это просто… Я побывала там, в гуще этих событий. Я видела все эти ужасы. И теперь…
— Теперь вы возвращаетесь домой, чтобы оказаться среди людей, их не видевших, — тихо закончил Гримм.
Вздрогнув, Гвен перевела на него взгляд, уже чувствуя, как округляются ее глаза.
— Да. Да, все именно так. Я… я и понятия не имела, на что может походить мир, пока сама не увидела. Пока не пережила…
Не в силах продолжать, девушка покачала головой.
— Как вам теперь говорить с кем-то, кто до сих пор не имеет об этом понятия? — кивая, сказал Гримм. — Как можно объяснить что-то, не находя подходящих слов? Как дать человеку, которому вы хотите это объяснить, необходимую для понимания систему координат?
— Да, — сказала Гвен. У нее опять сжалось горло. — Да. Совершенно верно.
— Ничего не получится, — просто сказал Гримм. — Вам довелось увидеть маревого проглота, а им — нет.
— Я… Ох. Так вот что оно означает, это выражение? Ведь на самом деле никакого маревого проглота я не видела.
Гримм слабо улыбнулся.
— Да, это оно и означает, — сказал он. — Вы можете сколько угодно и как угодно описывать произошедшее. Вы можете написать книги о том, что пережили и что почувствовали. Вы можете писать стихи и сочинять песни о том, как это было. Но увы, пока другие не увидят это сами, им ни за что не понять ваших рассказов. Кое-кто сможет разглядеть, какой эффект это произвело на вас… Уж это они в силах понять, в любом случае. Но знать им не дано.
Гвен вздрогнула.
— Не думаю, что могу им этого пожелать.
— Конечно, — согласился Гримм. — Пройти через подобное не пожелаешь никому. Зачем вообще сражаться, если не ради защиты других?
Гвен покивала.
— Мне уже стало казаться, я схожу с ума.
— Все может быть, — сказал Гримм. — Но если так, вы точно не одиноки.
Девушка ощутила на своих губах мимолетную улыбку.
— И что же мне делать?
Вместо ответа Гримм поднял свой стаканчик и протянул руку к Гвен. Та подняла собственный и осторожно с ним чокнулась. Оба выпили. Напиток был золотистым, сладким и крепким. Он обжег Гвен глотку и согрел ее.
— Можете поговорить об этом со мной, если хотите, — предложил Гримм. — Или с Бенедиктом. Или с мисс Тэгвинн. Или с мистером Кеттлом, если вас не пугает сквернословие. Все они видели маревого проглота.
— И им известно, как с этим жить? — спросила Гвен.
— Не думаю, что это известно хоть кому-то, — сказал Гримм. — Но они вас поймут. Это поможет, я знаю точно. И со временем вам станет легче.
— Но то, что мы совершили… — тихо произнесла Гвен. — Вся эта жестокость. Смерть.
Она потрясла головой, не в состоянии выразить чувства словами.
— Знаю, — едва слышно сказал Гримм. — Есть один вопрос, который вам следует задать себе.
