Ковеле, Туле, Орле, Харькове. В Воронеже встретились с бывшем Государем, с ним были в Тамбове, Рязани и Москве, везде осматривали госпитали, лазареты и санитарные поезда, да и вообще только этим занимались с утра до вечера каждый день. Я была поглощена моим дорогим училищем, которое открыла для инвалидов войны, в память моего избавления после катастрофы. За один год выпустила 50 мастеровых: сапожников, перемотчиков, корзиночников, теперь, по словам заведующего, со всех концов России идут письма сочувствия, обо мне пишут. Вы поймите, как очень тяжело бросить (все) это! Простите, что уклоняюсь в сторону. Прошу Вас простить, что написала недостаточно подробно, (прошу) задать мне вопросы на допросе, который умоляю Вас скорее устроить, я счастлива же (буду) ответить Вам, если что нужно для Вас и я знаю и помню. Брошюру Распутина издал некий журналист Филиппов.
Чувствую себя очень и очень плохо. Верю в Вашу справедливость.
А. Вырубова. 15 мая 1917 г.»
Внизу на машинке было напечатано: «Председателю Чрезвычайной следственной комиссии. 19 мая 1917 г.» Значит, заявление, написанное Вырубовой 18 мая, было отправлено в ЧСК 19 мая и дошло до комиссии – судя по входному номеру и дате – только 4 июня. Бюрократия та была почище нашей, нашей бюрократии остается только завидовать. Под машинописным текстом был проставлен выходящий номер – 136-й, также имелась подпись заведующего арестантскими помещениями крепости поручика… то ли Коняева, то ли Конюхова, заковыристый росчерк не разобрать даже в криминологической лаборатории.
Теперь о том, кто есть кто, а точнее, кто был кто – о некоторых лицах, упомянутых в записке Вырубовой. Итак, по порядку. В. Мамонтов и Я. Ростовцев – крупные чиновники, проходившие по Министерству императорского двора, без которых, как известно, ни один человек – кроме, конечно, министров и близких к царской семье людей, – не мог попасть к государю; Роев – фигура для меня неведомая, так же как и упомянутый Вырубовой Голышин. Впрочем, фамилия эта написана очень неразборчиво. Может быть, Голицын? Генерал от инфантерии А. Поливанов был военным министром, адмирал И. Григорович – морским министром и близким ко двору человеком: имел также чин генерал-адъютанта. А. Кривошеин – гофмейстер, член Государственного совета, ведавший в России землеустройством и земледелием, впоследствии он стал главой правительства у Врангеля. Граф П. Игнатьев – действительный тайный советник, одно время являлся министром народного просвещения. А. Трепов – сенатор, очень короткий срок – чуть более месяца – исполнял обязанности председателя Совета министров России. Голицыных было несколько. Вырубова вначале упомянула Николая Дмитриевича Голицына, который ведал Комитетом по оказанию помощи русским военнопленным, оказавшимся во враждебных странах, второй Голицын – судя по всему, Федор Сергеевич – гофмейстер, сенатор, во время коронации Александра Третьего в 1883 году был церемониймейстером праздника.
А. Протопопов – фигура слезливая и слабая, при дворе имел кличку Генерал Калинин (кличку дал сам Распутин), одно время был министром внутренних дел. Расстрелян большевиками в 1918 году.
Кто еще? П. Барк – министр финансов в пору Николая Второго и главнокомандующий Отдельным корпусом пограничной стражи. А. Риттих – тайный советник, сенатор, министр земледелия.
Далее в дело была подшита еще одна бумага – может быть, самая серьезная и важная для Вырубовой, – выписка из журнала заседаний Чрезвычайной следственной комиссии от 8 июля 1917 года.
Это было заключение «командированного в комиссию для производства следственных действий Г.П. Гирчича» за № 27085 о том, что с Вырубовой снято обвинение в шпионаже. И в связи с этим – резюме: «Прекратить дальнейшее следствие по сему предмету». Подписал важную бумагу делопроизводитель комиссии с непонятной фамилией, его сложную, схожую с лохматым собачьим хвостом подпись-закорюку разобрать не удалось. В начале двадцатого века вообще существовала мода на многоступенчатые лихие подписи, чем путанее была подпись, тем образованнее считался владелец.
Улыбнувшись один раз, судьба улыбнулась Вырубовой и вторично: больная, почти разучившаяся ходить, она была освобождена под залог. Более того – Вырубовой выдали справку о том, что в качестве обвиняемой следователями ЧСК она к делу не привлекалась. А раз не привлекалась как обвиняемая, то, значит, проходила по делу как свидетельница. В юридическом плане это было равносильно оправданию.
Но дальше Вырубовой опять перестало везти – в ход была пущена бумага о том, что мать Вырубовой госпожа Танеева передала «крупные денежные суммы офицеру при комендантском управлении Петропавловской крепости Новицкому». Это был обычный «стук-бряк»: кто-то настучал управляющему крепостью полковнику Якубовичу, от которого зависело «возбуждение уголовного преследования против названных лиц», и тот дал ход доносу.
У Вырубовой, в это время находившейся в постели, взяли подписку о невыезде. Дело начало раскручиваться по новому кругу – довольно жестко, с хорошей скоростью, и видит Бог, не миновать бы всем этим людям пули, но на пороге уже стоял октябрь. Прошло совсем немного времени, и у власти оказались большевики, которые отпустили бывшую фрейлину. Вырубова больше не стала искушать судьбу – незамедлительно покинула Петроград. Объявилась она уже за границей.
Теперь о Хвостове и Белецком. Хоть и расстались они врагами на всю жизнь, рассчитывая никогда больше не встретиться, а умирать им пришлось вместе: жизнь выкинула такой фортель, что нарочно не придумаешь. Оба они не сумели уйти из России и были арестованы чекистами. Сидели они в камерах, расположенных буквально рядышком, и, случалось, сталкивались в коридорах «чрезвычайки», когда одного конвоиры вели на допрос, а другого, испуганного, с разбитым ртом и угасшими глазами, – с допроса.
Обменивались взглядами – и бессловесно расходились.
Белецкий, когда был смещен со всех постов, в том числе и с должности иркутского генерал-губернатора, умудрился написать воспоминания, где Хвостов был выставлен в свете, скажем так, не самом лучшем. Белецкий обвинял его в рвачестве, в том, что тот пытался себе и орденок вне очереди спроворить, как это было, например, с орденом Святой Анны первой степени, и черную кассу создать – такую, чтобы он мог распоряжаться ею единолично и тратить деньги без всякого отчета, Белецкий хотел также и себе создать такую кассу, но, поскольку он не был министром, из затеи ничего не вышло, Хвостов опередил его, А министерство не обладало правом иметь две черные кассы под одной вывеской. В общем, грехов Хвостову Белецкий насчитал много.
И если честно, Белецкий был уже не тем скромным и деловым вице-губернатором, умеющим работать по двадцать четыре часа в сутки, каким был при Столыпине… Ах, как славно они когда-то поработали вместе, Столыпин и Белецкий: Столыпин – губернатором в городе Саратове, Белецкий – вице-губернатором, пока их не распарили: Столыпина забрали в сиятельную столицу, и он сделался премьером правительства России, а Белецкий остался по-прежнему вице-губернаторствовать, тянул, как и прежде, свою тяжелую лямку, пока Столыпин не вспомнил про своего «боевого зама» и не пригласил его в Санкт-Петербург, в полицейское ведомство. Петру Аркадьевичу, на которого уже началась охота, нужна была своя рука именно
