Книга Короли пепла - Ричард Нелл

Бато начали свое горловое пение. Оба ритуала были знакомы гостям, хотя раньше они видели такое только в храме. Жрецы установили бронзовую статую первого Алхуны – первого благосклонного духа, который помогал защищать людей от богов, своего рода заместителя Просветленного.

Наконец вспотевшие священники повернулись к присутствующим точно так же, как делали в храме. Глашатай спросил, отвергают ли семьи насилие? «Да». Отвергают ли ложь? «Да». Принимают ли срединный путь, что соединяет все сущее? «Да». Верят ли, что только раса людей может защитить мир от разрушения? «Да».

– Тогда, исполнясь отваги и смирения, – сказал глашатай, – давайте снищем мудрость Просветленного.

– Алхун, – произнесли заученно придворные, хотя и с неловкой паузой и не в унисон. Позади группы монахов стоял старый мастер, держа в руках пурпурную мантию – Плащ Странника – хотя, разумеется, не оригинал. Это была церемониальная реликвия, которую, как говорили, носил Просветленный, когда впервые прибыл на острова, и прежде выставлявшаяся исключительно напоказ. Фарахи встал, склонил голову и с подобающей торжественностью позволил накинуть мантию ему на плечи.

Монахи и священники заняли свои места, а Фарахи вернулся на трон, чтобы понаблюдать за безмолвной, глазеющей толпой.

Судя по выражениям лиц гостей, они понятия не имели, что думать. Ни один король еще не удостаивался привилегии носить эту мантию. Она всегда символизировала связь с божественным и с миром духов – с разрушительной мощью самих богов. Правители Пью не общались со жрецами иначе, как для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение и попросить о защите, ибо ни один человек не смел искушать богов, претендуя на влияние за пределами царства людей. Многие сочли бы, что это высшая степень гордыни и что поступать так – значит навлечь беду.

– Король благодарит вас за присутствие. – Голос глашатая был хорошо отлаженным, а осанка твердой. – Он пригласил вас к себе по двум знаменательным причинам. Во-первых, получить копию новых законов, которые коснутся всех островов. И во-вторых – провести важное голосование. – Засим он поклонился и с простертой рукой отошел.

Фарахи, не вставая с трона, ждал. Он увидел, как присутствующие королевские особы ощетинились при слове «законы».

– Вам известно, – сказал он наконец, понизив голос настолько, чтобы публика напрягалась, пытаясь расслышать, – что пиратские набеги стали такими же многочисленными, как дождевые капли, равно на суше и на море.

Теперь многие в толпе заерзали. «Пиратские набеги» сделались практически синонимом для «аристократов, исподтишка воюющих с соседями», в то время как великие цари враждовали друг с другом и не вмешивались.

– Торговля между островами страдает, – продолжил Фарахи. – Что еще более важно, страдает торговля с нашими соседями на материке. Нельзя допустить, чтобы это продолжалось. Поэтому я разработал несколько морских законов, чтобы привести наши воды в порядок.

Он подал знак Глашатаю, и вошли тридцать слуг со стопками свитков, которые принялись раздавать присутствующим. Фарахи подождал, пока все получат свои экземпляры, зная, что они сочтут все это бессмыслицей и никто все равно не думал подчиняться. Он вообразил себя камнем, торчащим из волн, и полюбопытствовал, какая из них обрушится первой.

– При всем уважении. – Тама из Кеалы – кузен царя Мол-топи и влиятельный оранг-кайя с Восточных островов – поднялся. Когда он заговорил, то больше смотрел на собравшихся, чем на Фарахи. – Мы не твои вассалы. Нас защищает флот Халина. И хотя мы ценим твою заботу о торговле и мире, мы не подчиняемся твоим законам.

Это было, естественно, правдой. Почти каждый остров имел свою систему законов, свое правительство и своих союзников. Ни один из островов никогда официально не присягал на верность Алаку. На протяжении ста лет все признавали их господство и неформально подчинялись им, но имелись исключения. Фарахи даже глазом не моргнул.

– Очень жаль, что царь Мол-топи не смог присутствовать. Методы управления его островом, а равно и твоим, меня не касаются.

Губы Тамы изогнулись в лукавой улыбке, и снова он обратился скорее ко двору, чем к Фарахи:

– О, я уверен, что он глубоко сожалеет о своем отсутствии, великий король. Но могу я спросить: если ты не намерен применять свои законы к его острову, зачем ему об этом сожалеть?

Многие в толпе захихикали. Фарахи ждал еще долго после того, как смешки смолкли.

– Законы перед тобой – это морские законы, Тама, и теперь они будут применяться к каждому морю, носящему мое имя. Халин окружен этими морями, как и Восточные острова. Но не бойся, тебе не нужно читать весь документ целиком, эти законы довольно просты. – Фарахи наконец повысил голос. – Пиратство отныне карается смертью. Предоставление укрытия пиратам отныне карается смертью. Сознательное приобретение припасов или товаров у пиратов отныне карается смертью. – Гости уже роптали, поднимаясь, но Фарахи продолжал говорить: – Каждый купец, каждый город и каждый царь, которые используют море Алаку, отныне будут платить морской налог, дабы помогать исполнению этих законов.

Даже союзники Фарахи побагровели, а оранг-кайя и мелкие вельможи обоих полов переглядывались с недоумением или обидой. Лицо Тамы исказилось.

– Возможно, нам следует освободить семью Алаку от такой ответственности. – Никто не осмелился согласно воскликнуть, но в ответ раздались робкие возражения. – Я полагаю, мой кузен будет охотно защищать наши моря без какого-либо «налога» на своих соседей. Но спасибо за предложение, великий король.

Теперь Фарахи улыбнулся, увидев, как озадачился его недруг, и подал знак глашатаю. Тот махнул рукой в сторону дальнего входа в зал.

Вошел Эка в одежде священника, которая, вынужден был признать Фарахи, шла ему лучше всего. На вытянутом в руках большом серебряном подносе он держал гниющую, обглоданную, отрубленную голову короля Трунга.

Он ступал так плавно и спокойно, что Фарахи напомнил себе: этот парень вообще-то мастер чинга. В длинном, свисающем до пола одеянии он скорее плыл, чем шел, паря по проходу, пока не поднялся на возвышение, где поставил поднос на один из нескольких круглых столиков.

Толпа вытаращилась, и в наступившей тишине Фарахи заговорил с едва сдерживаемым презрением в голосе:

– С прискорбием уведомляю вас, что король Трунг не в состоянии ничего защитить, поскольку король Трунг мертв.

Тама опешил вместе со всеми остальными, глазеющими на этот жуткий предмет в несомненной попытке понять, не обманывает ли их зрение. Улыбка Фарахи исчезла.

– Наследный принц Трунг тоже мертв. И принц Тури. И принц Рата. – Он помолчал и приподнял брови: – Увы и ах, можно плыть много дней в любую сторону и не найти никого, кто носил бы фамилию Трунг. Похоже, не осталось даже женщин.

Тама моргал, вперив глаза в голову Трунга, его лицо покрылось испариной, а толпа следила за ним, словно