Книга Оникромос - Павел Матушек

Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 185

не содержавшие в себе ничего, что можно было бы распознать. Он чувствовал, как проваливается в шершавое дыхание ржавого металла и холодную склизкую влагу, въевшуюся в бетон. Там что-то перемещалось, что-то сгущалось, пока наконец сам собой не возник каменный город с высокими домами, выступавшими из каменных стен, и узкими мощеными улочками, сходящимися на большой площади, выложенной плитами черного базальта, с устремленным ввысь остроугольным обелиском. Необъятность этого сооружения завораживала, но чем дольше он смотрел на обелиск, тем больше тот казался нематериальной, иллюзорной формой, заключающей в себе нечто совсем иное. Создавалось впечатление, будто скрытая за каменным обликом сущность в любую минуту способна показать свою истинную природу. Все, что нужно сделать, это просто пождать.

Минуту.

И еще минуту.

И вот больше нет обелиска.

Вместо него высится колонна остроконечной тьмы, которая молниеносно, одной черной вспышкой, поглощает каменный город с его высокими домами и узкими мощеными улочками.

Остается чувство растерянности и дезориентации, как при пробуждении от глубокого сна, когда рвущиеся клочья сновидения нехотя отрываются от напряженного сознания и, бледнея, пытаются остановить свое исчезновение. Или как после глубокого медитативного расслабления, вызванного большой дозой маршума, когда разум возвращается к своей привычной деятельности.

Он становится самим собой. Становится чем-то, обладающим телом. Становится кем-то, сидящим в темноте, пропитанной легким золотистым свечением, проникающим сквозь крошечные круглые дырочки.

Он протягивает руку и проводит кончиками пальцев по этому маслянисто-тяжелому ржавому свечению. И узнает его. И он уже знает, кто он. И он уже знает, где находится. И он уже знает, что должен сделать, потому что помнит это великолепие оргонной искры и каждое слово незнакомца, выглядевшего так же, как он, и показавшего ему бывшую Арцибию.

Завихренное время ложится в колею и движется вперед привычным темпом. Разат понимает, что времени у него мало. Он быстро разъединяет приспособления. Достает из-под оболочки универсальный ключ, просовывает его под край крышки лабиринтного автоклава и нажимает. Крышка открывается со стоном протестующего металла. Изнутри устройство пышет горячим паром, который Разат скорее чувствует, чем видит. Пар обжигает ему лицо и больно колет легкие, но Разат не обращает на это внимания. Стиснув зубы, быстрым движением вырывает из автоклава нагретые латунные трубки, и те с оглушительным грохотом падают на металлическое дно неиспользуемой тренировочной камеры. Разат ни капельки не жалеет о том, что вынужден уничтожить свое творение, которым так гордился, потому что, независимо от того, удастся ли ему осуществить задуманное, лабиринтный автоклав ему больше не понадобится.

Разат ждет, пока трубки немного остынут, и вслушивается, не пытается ли кто-нибудь проникнуть в камеру. Затем, с помощью универсального ключа, срывает пластину замка в дверце, снимает с нее круговую защелку, а на ее место вставляет две латунные трубки. Он долго возится с этими непослушными деталями, не желающими подчиняться его воле. Наконец ему удается согнуть их и тем самым запереть дверцу изнутри. Это даст ему несколько дополнительных минут спокойствия, но не больше, потому что хитрые жрецы вместе со своими верными адептами, несомненно, рано или поздно найдут способ проникнуть в камеру. Потому Разат тем более не собирается тратить время зря. Он расслабляется. Мобилизуется. Успокаивает дыхание. И, вспомнив все, чему научился во время тренировок, мысленно, на выдохе, тянется прямо вниз.

Сознание следует за этим движением.

Обычно никто этого не делает. Все адепты и жрецы зондируют Зараукард и сосредотачивают мысли вокруг древних барьеров Таботта, а потому уходят в сторону, движутся вокруг Арцибии и вверх. Они никогда не спускаются вниз, потому что это пространство контролируется только Старейшими.

И Разат с размаху падает в самый центр этого пространства.

* * *

Дно глубокой пещеры, по которой протекал быстрый ручей, превратившийся в хлюпающую дорожку, от которой под ногами козимандисов разлетались брызги жидкого ледяного золота, поднималось все круче и круче. Но Тертелл и Хессирун, исполненные сиянием, бьющим изнутри горы, и очарованные видом места, где рождаются шелест и запах текущей воды, вовсе не замечали, что поднимаются в гору. Наоборот. Им казалось, что они идут вниз и что легкость, с которой они движутся, исходит отсюда. Что-то помогает им, что-то притягивает их.

* * *

Сырая и монотонно серая бездна под Арцибией совершенно пуста. Она не дает сознанию никакой опоры. Разат боится, что, если здесь не найдется того, что привлечет его внимание, он будет падать в нее бесконечно. Однако он быстро приходит к выводу, что в сложившейся ситуации готов на любой риск, и страх теряет над ним власть. Разат ускоряется. Стремится в невероятные глубины. Ничто не мешает его движению вниз. Но вдруг окружающая серая пелена уплотняется, натягивается и рвется в клочья. Ибо она оказывается хитрой иллюзией, скрывающей то, что на самом деле таится в бездне. Разат пробивает обманчивую завесу и обнажает твердую смолистую черноту пещер, на дне которых лежат, свернувшись, огромные сегментарные тела – три личинки энку-кромраха. Две из них темные, совсем потухшие, но одна тлеет тусклым бледным светом. Вокруг этих темных тел суетится множество энку-энку и энку-инза, и они кажутся какими-то странными. Разат прилипает к ним сознанием, чтобы увидеть как можно больше деталей, и его пронзает холодная дрожь ужаса, намного опережая мысли, появившиеся следом: все эти энку слепы, деформированы, искалечены и срослись с машинами, управляемыми силой их собственных мышц. Это живые моторы чудовищного агрегата мясницких макроприспособлений. Они жадно вгрызаются в тела мертвых энку-кромрахов, измельчают до желеобразного состояния, а затем пропускают через систему соединенных между собой чанов. Там мясо варится, меняет структуру под действием фосфоресцирующих химикатов, вновь уплотняется в осадочных емкостях и сушится на разогретых решетках, чтобы в конечном итоге стать пищей для всех энку в Арцибии.

Для всех, кроме одного.

Разат потрясен и раздосадован. Его тошнит от отвращения к самому себе, но причину он понимает не сразу. Только потом чувство это охотно и безжалостно приводит Разата к открытию, что какая-то часть его сознания все время понимала, чем он питается, откуда эта пища берется и почему так много молодых энку исчезает бесследно, но никто не обращает на это внимания, и никто ни о чем не спрашивает. Он тоже не спрашивал. Никогда. Не спрашивать очень легко, когда «он» – это «они», так как «они» думают, что являются неотъемлемой частью организма. Этому организму они отдают все свое существование, подчиняют каждый рефлекс воли, чтобы он мог с ними делать все, что необходимо для выживания. Арцибия – этот умирающий город, наполненный смрадом разложения, – в предсмертных конвульсиях пожирала сама себя и не допускала, чтобы ей

Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 185