перевале Цзинянган и стал командиром охранного отряда в городе Янгу. Говорили еще, что ты убил Си-Мынь Цина и тебя сослали, но куда, я не знал. Как же ты превратился в странствующего монаха?
– Расставшись с вами, дорогой брат, я пришел на перевал Цзинянган и убил тигра. Зверя доставили в город Янгу, и начальник уезда назначил меня командиром отряда. Вскоре я узнал, что моя невестка ведет себя недостойно и спуталась с Си-Мынь Цином. Они отравили моего старшего брата, и из мести я убил их обоих, а потом пошел в уездный суд и сознался в своем преступлении. Дело мое передали в областной суд в Дунпинфу, где меня выручил областной судья, приговорив лишь к ссылке в Мэнчжоу.
Затем У Сун подробно рассказал о встрече в Шицзыпо с Чжан Цином и его женой, а в Мэнчжоу – с Ши Энем; о том, как избил Цзян Мынь-шэня, убил пятнадцать человек, в том числе и командующего Чжана, и, сбежав, снова попал в дом Чжан Цина. Рассказал он и о том, как жена Чжан Цина переодела его странствующим монахом, как он пошел в горы Усунлин и там испробовал свой кинжал, убив в кумирне монаха, и, наконец, как попал в деревенский кабачок и избил младшего Куна.
Своим рассказом У Сун так ошеломил Кун Мина и Кун Ляна, что те бросились перед ним на колени и стали отбивать поклоны. У Сун тоже поклонился им и сказал:
– Я очень обидел вас и прошу прощения.
– Что вы! Мы сами виноваты – «глаза у нас есть, а горы Тайшань не разглядели». Умоляем вас простить нашу вину, – сказали Кун Мин и Кун Лян.
– Ну, если вы, уважаемые, не обижаетесь на меня, то прошу вас приказать высушить мое монашеское свидетельство и все вещи. Мне нужны также мои кинжалы и четки, я не могу без них обойтись.
– Не беспокойтесь, я уже распорядился, и все будет вам возвращено, – сказал Кун Мин.
У Сун в знак благодарности поклонился, после чего Сун Цзян пригласил старого Куна и познакомил его с У Суном. Но о том, какой роскошный пир устроил старый Кун, рассказывать не будем.
Итак, У Сун заночевал у Сун Цзяна. Они долго беседовали обо всем, что с ними случилось за последний год, и Сун Цзян остался очень доволен своим другом. На следующий день У Сун поднялся на рассвете, умылся, прополоскал рот и вышел в зал приветствовать всех собравшихся. Сели завтракать. Кун Мин был за хозяина, а Кун Лян, превозмогая боль, ухаживал за гостями. Старый Кун распорядился зарезать барана и свинью, и снова началось пиршество.
В этот день в поместье Куна побывали все родственники и соседи. Они приходили засвидетельствовать У Суну свое почтение. Собрались также все домочадцы. Сун Цзян был очень весел, но после пира обратился к У Суну с таким вопросом:
– Где же ты теперь думаешь найти себе пристанище?
– Я рассказал уже вам, дорогой друг, – отвечал У Сун, – что огородник Чжан Цин дал мне письмо и сказал идти на гору Эрлуншань к татуированному монаху Лу Чжи-шэню и остаться в его стане. Сам Чжан Цин также собирается туда.
– Что же, это хорошо, – произнес Сун Цзян. – Кстати, на днях мне сообщили из дому, что начальник крепости Цинфын, по имени Хуа Юн, по прозвищу Маленький Ли Гуан, знает о том, что я убил Янь По-си и все время шлет мне письма, приглашая приехать к нему пожить. Это недалеко отсюда, и вот уже два дня, как я хочу отправиться туда, но не решаюсь из-за неустойчивой погоды. Однако все равно идти надо, и лучше всего, пожалуй, если мы навестим Хуа Юна вместе.
– Боюсь, дорогой брат мой, что идти туда вместе нам очень опасно, – ответил У Сун. – Преступления мои столь тяжки, что даже при общей амнистии меня не простят. Потому я и решил укрыться в разбойничьем стане на горе Эрлуншань. К тому же я переодет странствующим монахом, и в таком виде идти с вами мне неудобно, дорогой брат. Стоит кому-либо заподозрить меня, как схватят и вас. И хотя мы дали друг другу клятву жить и умереть вместе, но было бы нехорошо впутывать в наши дела и Хуа Юна. Лучше уж мне идти прямо на гору Эрлуншань. А если небо сжалится над нами и мы останемся живы, я непременно разыщу вас, дорогой друг. Может быть, к тому времени выйдет прощение.
– У тебя, брат мой, благородное сердце, – сказал Сун Цзян. – И раз ты еще надеешься верой и правдой послужить императору, само небо поможет тебе. Пусть будет так, как ты решил, я не смею тебя отговаривать. Побудь со мной еще несколько дней, а потом отправляйся в путь.
Прошло дней десять. Сун Цзян и У Сун собрались уходить. Но старый Кун и его сыновья ни за что не хотели отпускать их и уговорили остаться еще дней на пять. Однако, когда этот срок стал близиться к концу, Сун Цзян решительно заявил, что ему пора идти. Хозяин устроил прощальный пир, который продолжался весь день.
Утром старый Кун отдал У Суну все его вещи: черную рясу странствующего монаха, письмо, монашеское свидетельство и железный обруч, четки, кинжалы и деньги и еще новую одежду. Затем он подарил Сун Цзяну и У Суну по пятидесяти лян серебра на путевые расходы. Сун Цзян решительно отказывался брать деньги, и старому Куну и его сыновьям пришлось засунуть серебро в узлы с вещами.
Пока Сун Цзян одевался, У Сун облачился в одежду монаха, надел на голову железный обруч, на шею – четки из человеческих костей, собрал узел и к поясу привесил два кинжала. Сун Цзян, взяв свой меч, кинжал и узелок, надел войлочную шапку, и они распрощались с хозяином. А сыновья хозяина Кун Мин и Кун Лян, приказав поселянам нести вещи, провожали гостей более двадцати ли, когда Сун Цзян наконец взял свой узел и сказал:
– Вы проводили нас достаточно. Дальше мы пойдем одни.
Тогда Кун Мин и Кун Лян еще раз поклонились им и отправились с работниками домой. А сейчас речь пойдет о другом.
Шагая по дороге, Сун Цзян и У Сун толковали о всякой всячине; шли они до позднего вечера и заночевали под открытым небом, а ранним утром встали, позавтракали и двинулись в путь. Они прошли еще около пятидесяти ли и вступили в торговое местечко Дуаньлунчжэнь, где дороги расходились в трех направлениях. Сун Цзян обратился к прохожему с
