…Пречистая Дева! Как же стыдно! Она не должна была так поступать…
…Это отвратительно…
…Пусть он гроу, пусть у него нет манер, и он дурно воспитан, пусть он говорил о ней гнусные вещи, но она не должна была опускаться до его уровня!
…Как она могла?
Кровь бросилась в лицо, и она поспешно отвела взгляд.
— Может, горный король? — произнесла прекрасная Бланка. — Эти рога мой отец привез с охоты в горах Трамантии.
Габриэль сжала руку Фрэн, и шагнув вперед, произнесла громко:
— Победила синьора Бланка. Это действительно горный король.
Когда они спустились со сцены, у неё даже коленки дрожали, и она, наверное, упала бы с лесенки, но Энцо Корнелли оказался рядом и тут же подал ей руку.
— Но угадал ведь я? — спросил он, чуть склонившись к её уху.
— Синьор Корнелли, возникли некоторые обстоятельства, — она скосила глаза в сторону.
Проследив за её взглядом, капитан воскликнул:
— Надо же, а «его величество» оказывается в первых рядах! Кто бы мог подумать, что персонаж вашей шарады будет подсматривать за нами. Что же, тем хуже для него.
— Пойдёмте отсюда скорее, — Габриэль хотела уйти в другую сторону, но Форстер оттолкнулся от дерева и сделал им навстречу несколько шагов.
Его лицо было ледяным, не лицо — каменная маска, он прищурился, и в это мгновение, как никогда, стал напоминать хищную птицу.
— Вижу, вы стали посещать приличное общество, Форстер, — произнес капитан, когда они поравнялись, — больше не ставите заборы и не пасёте овец? Дела пошли в гору?
— Вижу, что и вы больше не воруете гусей по деревням несчастных горцев. Это капитанская форма так вас облагородила или генерал Корнелли, наконец, увеличил жалованье? — парировал Форстер.
— Позже поговорим, — отрезал капитан, — не при дамах.
— Буду ждать с нетерпением, — усмехнулся Форстер, и переведя взгляд на Габриэль, добавил, — чудесная сценка, синьорина Миранди! Полная южной деликатности и тактичности, которую вы так цените. Я испытал истинное наслаждение, наблюдая за вами.
Габриэль не ответила. Отвернулась, стараясь не смотреть ему в лицо, и поспешила прочь.
Ей было ужасно стыдно. И злость на себя за то, что она опустилась до такого, была неотделима от злости на «этого гроу». Если бы не он, она бы ни за что так не поступила!
…Да чтоб он провалился!
А ещё её напугал странный огонь в его глазах и выражение лица — серьёзное, жесткое и какое-то безжалостное, когда он смотрел на её спутника. И как только они отошли с капитаном Корнелли на достаточное расстояние, чтобы их нельзя было услышать, она спросила, выдохнув с облегчением:
— Вы знакомы?
— С Форстером? О да! Я целых два года провел в окрестностях Волхарда, гоняя отряды бунтовщиков по окрестным горам и лесам. А Форстер прятал их у себя, — ответил Корнелли. — Эти горцы — сущие бестии. Безжалостные и дикие. Там полегло немало наших солдат…
— Форстер прятал их у себя? Но… он же королевский офицер? Я слышала, он служил в Бурдасе, зачем ему помогать повстанцам? — спросила Габриэль с сомнением.
— Дурное дело не хитрое, синьорина. Вы знаете, что его отец участвовал в Восстании Зеленых плащей? И его дядя до сих пор прячется где-то там, в горах, с остатками бунтовщиков — устраивает засады и налёты на наши гарнизоны. И, кстати, Форстер давно уже не королевский офицер — его разжаловали.
— Его отец был повстанцем? — удивилась Габриэль. — А сын воевал за короля? Но как такое возможно в одной семье?
— Да, это так. Его отца — старого Форстера, как раз и вздернули на виселице за это, простите синьорина, что приходится говорить вам такое, — произнес задумчиво капитан Корнелли, — потому мне было странно увидеть его здесь. Видимо он крепко наступил на горло своей гордости. Но знаете, как говорят про таких: «Утренняя молитва — овцам, вечерняя — волкам». Вот и Форстер, похоже, из таких приспособленцев. Все эти Форстеры — волки в овечьей шкуре, как бы они ни притворялись, что присягнули королю — всё равно, смотрят в лес и проповедуют свою богомерзкую магию. Ну и готовят восстания, конечно.
— Магию? Расскажите, капитан, это жутко интересно! Вы, наверное, видели столько всего необычного, пока служили там! — спросила Габриэль с восторгом.
Восторга она на самом деле не испытывала, но мужчины любят, когда женщины восторгаются чем-нибудь, в чем те преуспели, а Габриэль любопытно было узнать кое-что о Форстере.
— Все эти гроу — дикари, синьорина, — ответил капитан, которому было приятно такое внезапное внимание со стороны красивой девушки, — они живут кланами в своих замках и поклоняются духам гор. У каждого клана есть свой родовой дух — какой-нибудь зверь или птица. Волк, медведь, олень… Да кто угодно, вон у Форстеров это беркут — большой горный орёл. У них есть заповедные места, какие-то священные рощи или скалы, всякие суеверия, приметы, капища с идолами, и они могут вселять свой дух в любого зверя, или зверь может вселяться в них.
— Вселяться в зверя? — удивилась Габриэль. — Разве такое возможно?
— Я не хочу пугать вас, синьорина, всякими страшилками о местных поверьях, но там, и правда, происходят иногда странные вещи. А горцы верят в это всё свято, я же говорю вам — дикари. Знали бы вы, сколько мы сожгли их жутких идолов и священных мест! Вон у того же Форстера на заднем дворе растёт огромный дуб. Поверите ли вы, синьорина, что его люди молятся этому дубу? Но, надеюсь, скоро всё это закончится. Как только примут закон об экспроприации, мой отец поставит наместников в каждый клан, земли отойдут короне и мы, наконец, избавимся от этой дремучей ереси и бунтовщиков.
Габриэль и раньше слышала, в основном из разговоров отца с его университетскими коллегами, об интересных обычаях горцев, о том, что они очень близки к природе и понимают в жизни животных, растений и птиц больше, чем южане. Но отец не считал это магией, он считал это лишь результатом уединенного образа жизни и наблюдений за природой. А вот сейчас, после этого рассказа, Габриэль готова была поклясться, что в Форстере есть что-то от хищной птицы. Или ей стало так казаться, потому что капитан говорил очень уж проникновенно?
— Вы сказали, что Форстера… разжаловали? — спросила Габриэль. — За что?
— Он застрелил одного из офицеров гарнизона. Но это было уже довольно давно, я только начал служить там, — ответил Корнелли неохотно.
— Застрелил? Но… за что?
— Горцы очень трепетно относятся ко всему, что касается чести…. Но не думаю, что вам стоит знать подробности этой истории. Она произошла из-за женщины, и мне бы не хотелось говорить об этом. Лучше давайте поговорим о вас, — Корнелли посмотрел на Габриэль с улыбкой.
…Пречистая Дева! Вот уж точно сущее неприличие — быть разжалованным из-за женщины! Наверное, это и правда, мерзкая история. Хотя, чего она вообще ожидала от этого гроу?
