– С чего бы мне болтать? Ты кто? Позови моих друзей и развяжи меня.
– Тихо, тихо. Не стоит пока волноваться. Я отвечу на все твои вопросы. Чуть позже. Просто скажи: что случилось, как это произошло? Это же не секрет? Ты, кстати, потерял руку от этого вещества. Она вся покрылась гнойными язвами и волдырями… пришлось отнять. Но сам ты жив и можешь жить еще долго. Просто расскажи, а то болезнь могла уйти не полностью.
Пациент грязно выругался и закрутился в путах, пытаясь бросить взгляд на отсутствующую конечность. Когда это не удалось, он выругался снова. Устав слушать проклятия и угрозы, я беру в руки второй пузырек.
– Смотри, Шушрак, ты видишь эту бутылочку? В ней тоже яд. Не такой, чтобы убить. Я возьму всего пару капель, – демонстративно откупориваю пузырек и аккуратно смачиваю лезвие ножа. – Вот так. Теперь, если я поцарапаю тебя тут, – делаю две царапинки на горле связанного, – ты не сможешь кричать. Чувствуешь, дыхание твое затрудняется? Ты не задохнешься и даже сможешь говорить, но на громкие крики твои мышцы уже неспособны. Как только ты попробуешь, они откажут и перекроют тебе дыхание. Но стоит прекратить усилие, и все вернется. О, вижу, ты начал понимать что-то. Вижу страх… это хорошо. Мы будем откровенны друг с другом, – смеюсь почти весело. – Мы не друзья! Просто такая фраза… о, мы совсем не друзья!
Чувствую, как начинает накатывать злость и прерываюсь. Положив нож на столик, недолго хожу от двери к окну и обратно. Глаза начинает пощипывать, а в груди встает тяжелый ком.
Эта скотина убила единственного дорогого мне человека. Пусть не он один, но он один из… Меня трясет. Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Отхожу в угол, приседаю на корточки, стараясь унять дыхание и сердцебиение.
Пленник бьется в путах, но я не обращаю на него внимания. Пока не обращаю. Надо успокоиться и завершить дело. Все должно быть аккуратно. Старику бы это понравилось. Он бы гордился мной… Да, он будет гордиться! Встаю, руки не дрожат, дыхание свободное, голова ясная. Нужно продолжать.
– Я хочу рассказать тебе историю, Шушрак, – голос мой спокоен и бесцветен. В этой схватке за самообладание я пока побеждаю. – Простую историю, каких, я верю, множество, но эта для меня особенная. А теперь она станет особенной и для тебя. Нет, молчи пока, когда я закончу, тебе станет все ясно. А пока молчи. У меня не такая уж железная выдержка, а нам с тобой надо много успеть.
Присаживаюсь на край лежанки, протираю пациенту лоб, собираясь с мыслями:
– Итак, история. Она началась более десяти лет назад. Однажды немолодой мужчина подобрал на улице ребенка. Просто пожалел и подобрал. Здесь в столице после восстаний, голода и мора люди еще долго умирали. Тысячи детей оставались без родителей, без крова, замерзали на улицах, умирали с голоду, сбивались в шайки, резали друг друга за теплое место или кусок, найденный в помойке. Таких были тысячи, но этому ребенку повезло. Подобранный одиноким и усталым человеком, он не был продан шингам, не был пущен на органы для опытов или приставлен к каторжному труду. Нет, он воспитывался как свой, его вовремя кормили, тепло одевали и заботились о нем. Это было в столице, но потом мужчина с ребенком переехал в глушь, где и отдал всего себя заботе и воспитанию подобранного оборванца.
Шло время, мужчина старел, ребенок рос. И они вернулись туда, откуда все началось. В Аркаим. У них было свое дело, они жили счастливо и спокойно три года. Три счастливейших года столица щедро одаривала их своими милостями. Но в одну ночь все изменилось. К уже совсем немолодому мужчине, в его лавку, зашли четыре человека, и этим кончается история этого мужчины, но начинается другая.
Действующие лица почти не изменились, и сейчас двое из них тут, в этой самой комнате. Один из тех, кто вошел в лавку, и тот самый ребенок, взращенный убитым вами стариком. Теперь, я вижу, ты понимаешь, в чем дело.
Молчи, я дам тебе слово. В общем, так, Шушрак, я хочу всего лишь узнать, как и что случилось, и почему единственный дорогой мне человек мертв, а ты пока жив.
Я не обещаю тебе жизни. Нет, напротив, я твердо говорю тебе – ты уже мертв. Просто твое тело не знает об этом. Но ты мертв, и когда я уйду отсюда, ты будешь мертв окончательно. Вопрос лишь в том, как умирать и чего ты этим добьешься. Я точно знаю, что ты мелкая сошка в большой игре. Пешка, если ты знаком с шахматами. И твоя смерть была предопределена заранее. То, что ты дожил до этого разговора – чудо. Я просто хочу знать, почему оно произошло. Но ты… тебе дается реальный шанс отомстить за себя, отомстить за то, что ты умер. Если ты будешь откровенен и поможешь мне сейчас, я сделаю это. И тот, кто дал тебе это задание, тот, кто послал тебя на смерть, обязательно ответит за содеянное. Так же, как ответил ты, как ответил твой подельник Ржавый.
Молчи, я и так скажу тебе: да, он уже мертв.
Нет, я не приведу доказательств, просто поверь, или не верь, не важно. Остальные живы пока, но, поверь мне, я и это исправлю. Но вы всего лишь орудие, инструмент, а я хочу, чтобы ответил тот, кто этот инструмент использовал. Вот… я по глазам вижу, что между нами устанавливается взаимопонимание. Я сразу расскажу, что с тобой будет. Сначала я попрошу тебя рассказать все, что ты помнишь. Ты, конечно, откажешься. Я сделаю тебе больно. Очень больно. А ты не сможешь кричать, и от этого тебе будет совсем плохо…
Пленник бьется в путах, выдыхает оскорбления, пытается перейти на крик, но начинает задыхаться. Его багровеющее лицо, со вспухшими на висках жилами, искажается в страшных гримасах. Но путы крепки, и его метания бесплодны.
Это полезно для дела: дать осознать всю тщетность сопротивления и свое бессилие. Это ломает волю. Пусть пока он крепок, но впереди достаточно времени, чтобы сломить любого. Конечно, через пару часов придет купленный мною студент-медик, но у меня достаточно золотых кругляшей, могу отправить его погулять снова.
– Слушай меня, – отпив воды и дождавшись, когда пациент выдохнется, продолжаю: – Ты видишь: ты связан крепко. Если путы начнут трещать, я возьму снова этот нож, но без пузырька. Моих познаний вполне хватит, чтобы перерезать несколько сухожилий. Тогда я тебя развяжу, но ты окажешься неспособен шевелиться все равно. Тебе это надо? Подумай сам, на что ты обрекаешь себя? Подумай, как ты хочешь уйти? Страдая от невыносимой боли? Куском окровавленного мяса, не в состоянии даже криком облегчить свои страдания? К чему все это? Просто прими как данность, что ты все расскажешь. Пусть это случится не сейчас, а чуть позже. Я все равно узнаю то, что мне нужно. Так к чему страдать? Помоги себе…
Выслушав очередную порцию брани и угроз, я беру в руки буравчик. Показываю его со всех сторон. Полированный стержень с крупной резьбой и удобную рукоять, откидной упор, снабженный небольшим углублением для горла бутылки. Шушрак следит за ним затравленно и молча. Еще не веря, что я могу пустить инструмент в ход. Не спеша разубеждаю. Сначала, просто проколов кожу, царапаю по ключице, тяну на себя, разрывая ткани. Пленник судорожно вдыхает, его глаза расширяются. Он не верит в то, что это произошло. Втыкаю штырь в плечевой сустав и медленно, с перерывами начинаю вкручивать.
