Неторопливо пройдясь по двору, Феона тщательно осмотрел все двери на своем пути, одна из них поддалась нажиму и со скрипом приоткрылась, но уже в следующий момент чья-то крепкая рука рванула ее обратно. Дверь клацнула железным засовом, и наступила тишина. Феона еще раз внимательно оглядел хозяйственный двор, ухмыльнулся в седеющую бороду и спокойно повернул обратно. В это время по Соборной площади в сторону архимандричьих палат с решительным видом шла Авдотья Морозова, сопровождаемая двумя дворовыми девками, в отличие от хозяйки, чувствовавшими себя весьма робко и неуютно. Увидев Феону, Авдотья учтиво, но холодно поклонилась иноку и уверенной походкой вошла внутрь здания, величавым жестом оставив сопровождающих дожидаться ее во дворе.
Архимандрит Паисий, сидя у окна, читал «Исповедь» Блаженного Августина, когда в покои тихо, как домашний кот, проник протодьякон и с порога закашлял в кулак, привлекая внимание. Архимандрит вздрогнул от неожиданности и не очень любезно спросил:
– Тебе чего, отец протодьякон?
– Отец-наместник, Авдотья Морозова просится. В сенях ждет, – ответил тот кланяясь.
Архимандрит с сожалением отложил книгу. Встал, оправляя мантию, и произнес степенно, кивнув головой:
– Пусть заходит.
Не успел протодьякон с поклоном скрыться за дверью, как в покои забежала Авдотья и с ходу упала к ногам архимандрита.
– Отче!
Архимандрит перекрестил склоненную перед ним голову, после чего мягко, но решительно взял Авдотью за плечо, заставляя подняться на ноги.
– Что привело тебя ко мне в столь скорбный час, дочь моя? – произнес он, печально глядя ей в глаза.
Авдотья, тревожно всматриваясь в лицо настоятеля, заломила руки в мольбе и, едва сдерживая слезы, воскликнула:
– Прошу, отче, разреши мне забрать тело супруга и немедленно покинуть монастырь.
Просьба Авдотьи застала Паисия врасплох. На его внушительном, сановитом лице отразилось искреннее удивление.
– Ты просишь о невозможном! – ответил он строго, сажая Авдотью на лавку у окна. – Есть правила, переступать через которые никому не позволено. Понимаешь? Ни тебе, ни мне. Никому. Глеб скончался при странных обстоятельствах. Я, по закону, обязан провести расследование…
Молодая вдова, пока говорил Паисий, согласно кивала головой, но, как только он замолчал, опять сползла на пол, хватая настоятеля за мантию.
– Я не хочу участвовать ни в каком расследовании. Все, что я хочу, это скорее уехать домой. Отпусти меня, отец-наместник. Умоляю!
Из глаз Авдотьи ручьем лились слезы. Они капали на жемчужное ожерелье и дробницы малинового летника, но архимандрита эти слезы словно бы не тронули вовсе.
– Нет! – жестко ответил он, нахмурившись. – Это решительно невозможно. Я запрещаю тебе уезжать до окончания следствия. Умер не просто твой муж и мой родственник. Скончался царский спальник. Стольник. Близкий друг государя. Вытри слезы и иди, молись за упокой души раба Божьего Глеба. Мои иноки будут читать над ним требы и днем, и ночью. Это все, что я могу тебе сказать.
Авдотья упрямо не хотела слышать отказ.
– Но, отче, как же так? Почему?
Архимандрит досадливо поморщился и присел на соседнюю лавку, взяв с подоконника книгу Блаженного Августина.
– Авдотья, я же тебе все объяснил. Почто упорство твое?
Авдотья Морозова, сглотнув слезы и осознав наконец, что умолять и спорить бесполезно, резко вскочила на ноги и, не испросив разрешения, выбежала из покоев, хлопнув дверью. Архимандрит проводил ее удивленным взглядом и, открыв книгу, прочел вслух:
– «Великая бездна – сам человек, волосы его легче счесть, чем его чувства и движения сердца».
Опустив книгу на колени, он воскликнул, с умильным восхищением поглаживая ладонью желтые страницы манускрипта.
– Сколь премудр и толков был сей славный муж! – После чего, еще раз посмотрев на дверь, сказал задумчиво: – Нет, конечно же, я прав! Почему она так спешит покинуть обитель? От чего бежит? Что скрывает?
Глава 11. Оживший покойник
Ночь накрыла Покровский монастырь темной пеленой низкого северного неба, без звезд и луны, с обложными облаками, цепляющимися за верхушки сосен. Обитель давно уже погрузилась в глубокий сон. Только в маленькой часовне под лестницей в трапезную горели две свечи в медных подсвечниках, поставленных на край аналоя, за которым дежурный чтец читал требы за упокой Глеба Морозова. Монах у аналоя произносил молитвы монотонной неразборчивой скороговоркой и, казалось, скоро усыпил бы сам себя, когда вдруг услышал посторонний шум. Как будто что-то металлическое упало на пол. Устало подняв глаза от требника, инок осмотрелся. Но ничего подозрительного или странного вокруг не заметил. Маленькое помещение на три сажени в глубину да два в обхват. Большая икона Распятия Господня с канунником перед ней. Дюжина икон поменьше, развешенных по стенам. Четыре лавки вдоль стен, на одной из которых мирно сопел в кулак утомленный службой инок Агапий, ожидавший своего часа. Глеб лежал на скамье посередине часовни желтый и прозрачный, как восковая кукла. В неровном мерцании свечей тени, падающие на лицо, придавали ему иконописный и до жути пугающий вид. Успокоив себя троекратным крестным знамением, инок вернулся было к чтению требника, как дремотное его сознание встрепенулось от неприятной мысли. Глеб лежал без серебряных ефимков на глазах. Они, видимо, и звенели, падая, решил монах, прерывая чтение и шаря в темноте по полу в поисках куда-то закатившихся денег. С трудом он отыскал под аналоем одну монету и встал, чтобы вернуть ее на место, но, к его ужасу, скамья, на которой только что лежал усопший вельможа, была пуста. Похолодев до кончиков пальцев на ногах, монах обернулся в сторону выхода из часовни. Прямо перед ним лицом к лицу стоял Глеб Морозов. Глаза его были закрыты, а холодное лицо не выражало никаких чувств.
– Петр же, познав Его, яко Господь есть! – произнес стольник сухим, дребезжащим голосом, оставаясь при этом недвижимым.
Несчастный инок, закатив глаза, качнулся, оступился и как подкошенный с глухим стуком упал на каменный пол часовни. Глеб, словно движимый посторонней силой, развернулся на месте и, натыкаясь на встречные предметы, направился к выходу, хриплым голосом голося что есть мочи:
– Аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже!
Проснувшийся инок Агапий не стал дожидаться, когда оживший мертвец поравняется с ним. Вскочив с лавки с выпученными от страха глазами, он побежал на монастырский двор, дико вопя по дороге благим матом, не в состоянии произнести что-то членораздельное.
В произошедшей вслед за этим событием суматохе в монастыре не осталось ни одного спящего насельника. Двор быстро наполнился светом факелов, шумом и бегущими со всех сторон людьми, вопрошавшими друг друга о причинах столь удивительной суеты в ночную пору. Как бы там ни было, а слухом земля полнится, и в результате спешили все именно в часовню. Как и днем, народу там набилось столько, что встать негде было, но настроение и мысли у людей теперь сильно отличались от тех, что были еще недавно. Все были взволнованны, напуганы и растерянны. Никто не знал, как реагировать на произошедшее и что вообще произошло. Божий ли это промысел или дьявольское наваждение?
