Недавно художница из Калифорнии Джоан Бет Клер прислала мне прекрасную поэму и картину, на создание которых ее вдохновила Мария Магдалина (ил. 9). Она назвала картину «Живая в ней». По моему мнению, необычная работа Джоан говорит нам: мы так глубоко похоронили в нашем сознании судьбу потерянной невесты, что с трудом замечаем ее. На картине можно увидеть знак «vesica piscis» [()], символ Богини, связанный с виноградной лозой, ассоциирующейся с земной женской мудростью, обладающей тайной рождения ребенка; бумажные птицы олицетворяют духовную женскую мудрость. В прекрасном чувственном образе архетипической невесты отсутствует лицо.
Семейные связи
Нет доказательств, что женщина, метафорически названная Башней стада, происходила из рода Вениамина, однако существуют свидетельства, способные подтвердить эту гипотезу. Магдал, башня или смотровая башня, может также иметь значения «укрепление», «крепость», «цитадель» или «бастион», то есть стены, предназначенные для защиты населения города. Первое упоминание о Магдал-эдер найдено не у пророка Михеи, а в книге Бытия. Это холм, расположенный недалеко от города Вифлеема, куда пастухи приводили овец. Очевидно, здесь пастухи в Евангелии от Луки получили от ангелов весть о Рождестве. Рахиль, любимая жена Иакова, умерла при родах Вениамина, и муж похоронил ее возле Вифлеема. Иаков вместе со своей большой семьей отправился в Магдал-гадер, расположенный между Вифлеемом и Хевроном, и там раскинул шатер (Быт. 35:21). В этом стихе связаны место погребения Рахили, матери Вениамина, и Магдал-эдер. Территория вокруг Иерусалима принадлежала колену Вениамина, возможно, потому, что его мать похоронили в этом районе. Археолог В. Элбрайт отождествляет Вифанию с городом Ананиа, где поселились люди из колена Вениамина после вавилонского изгнания (Неемия 11:32).
Тогда, возможно, семья, обладавшая собственностью в Вифании, была из рода Вениамина. В дальнейшем в книге Бытия рассказывается история о воссоединении Иосифа и братьев, продавших его в рабство. Толчком к этому событию стало обнаружение чаши в мешке Вениамина — символа Грааля, поскольку чаша или кубок традиционно считались символом женского начала. Чаша невесты из колена Вениамина, таким образом, могла послужить для примирения и «исцеления народов», так же как и Грааль мог излечить раненого короля.
Если дочь из рода Вениамина действительно являлась супругой и возлюбленной Иисуса, Мессии из рода Давида, их союз мог иметь важные политические последствия для занятой римлянами страны. Их брак хранился в глубокой тайне, чтобы защитить Иисуса, Марию и их потомков от преследования римлян.
О чем же говорит нам евангельская сцена помазания? Являлось ли помазание Иисуса женщиной из Вифании в действительности свадебным обрядом? Было ли это сделано для того, чтобы будущие поколения христиан прославляли Божественное, воплотившееся в Христе и его супруге? Или она — та самая невеста из древней мифологии, оплакивавшая своего жениха и объединившаяся с ним в саду? Провозглашал ли священный союз возлюбленных добрую весть? У нас нет свадебного сертификата Иисуса и Марии, но наши свидетельства достаточно сильны. Мандала их супружества разбилась очень рано, при зарождении христианства. Но свидетельства о ее существовании сохранились в евангелиях для каждого, у кого есть «глаза, чтобы видеть». Некоторые из учений Иисуса могли понять лишь избранные и самые близкие ему друзья, но даже они часто пропускали это послание. Где доказательства того, что священный союз был в центре истории с самого начала? На кого мы можем сослаться?
Вновь и вновь мы находим в Новом Завете истории о женихе. Иоанн Креститель говорит об Иисусе как о женихе Израиля: «Имеющий невесту есть жених, а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха. Сия-то радость моя исполнилась». Иисус называет себя женихом, а Царство Божье — свадебным пиром. Он рассказывает историю о короле, приготовившем свадебный пир для своего сына и позвавшем гостей, которые не пришли на него под разными предлогами (Мф. 22:1—10). Возможно, Иисус отождествлял свою миссию со свадебным пиром — прославлением женственности, — на который все были приглашены, но многие отказались прийти. Возможно, священный союз стал тем самым краеугольным камнем, отброшенным строителями, который многие не принимали, как в I веке, так и сейчас. Очевидно, мир, где доминировала римская культура, не был готов принять идею равенства полов и терпимости, однако зерно этой теории было заложено в самое сердце истории — зерно Царства Божьего, которое в нас и вокруг нас.
Другое текстовое свидетельство в пользу священного брака, как основной модели христианского общества, найдено в притче о горчичном зерне. В трех канонических евангелиях и в гностическом евангелии от Фомы зерно является метафорой Царства Божьего. Гематрия слова «зерно» (1746) ассоциируется с сочетанием из «Тимея» Платона. Для философов-пифагорейцев символическое число, представляющее собой оплодотворенную яйцеклетку или священное зерно, означает союз мужского и женского начал. Так, зерно отождествляется с Царством Божьим, представляющим собой объединение мужского (666) и женского (1080) начал в гармоничное целое, что похоже на слияние Логоса и Эроса в терминологии Юнга. Царство Божье (уже в наше время) отождествляется со священным браком, с типичной мандалой, с жизнью, где большое значение имеют взаимопомощь, великодушие и самопожертвование, с жизнью, которую вели Иисус и его возлюбленная, а также его братья, путешествующие с сестрами-женами, распространяя добрую весть по всему средиземноморскому миру.
Так что же произошло? Если такая модель жизни была свойственна христианству, то как мы могли потерять невесту? Была ли ее история слишком опасной, чтобы говорить о ней вслух? В IV веке ее образ исключили из ортодоксальной версии истории; с нее сорвали одежды, и она лишилась всех почестей. Как Агарь, служанку Авраама и Сары, ее сослали в пустынное изгнание.
Теперь ее нужно вернуть, восстановив справедливость.
4. София, невеста Господа
Я — как виноградная лоза, произращающая благодать, и цветы мои — плод славы и богатства.
Приступите ко мне, желающие меня, и насыщайтесь плодами моими; ибо воспоминание обо мне слаще меда и обладание мною приятнее медового сота.
Сир. 24:20-22 Солнечным декабрьским днем 1945 года три брата-египтянина добывали птичий помет для удобрения, и тут внезапно один из них, арабский крестьянин по имени Мухаммад Али аль-Самман, наткнулся на что-то твердое. Он изумился, когда откопал предмет, оказавшийся кувшином из красной глины около метра в высоту. Разбив кувшин, крестьянин сначала разочаровался, ведь внутри лежали древние пергаментные свитки, завернутые в кожу. Однако, осознав возможную цену своей находки, он вместе с братьями отнес тринадцать древних книг в деревню.
Так начинается современная сага о поиске, открытии и спасении гностической библиотеки, собрания текстов, которые неизвестный монах, пытавшийся сохранить учение своей секты, зарыл недалеко от египетского города Наг-Хаммади. Исследователи предполагают, что тексты могли закопать в землю вследствие запрета, наложенного на них в 367 году архиепископом Александрии Афанасием. Согласно другой гипотезе, документы спрятали несколькими десятилетиями ранее, пытаясь защитить их от монофизитов, признававших лишь божественную природу Иисуса. Следуя указаниям, данным еврейскому пророку Иеремии, — хранить документы в глиняном кувшине, монахи спрятали тринадцать наиболее ценных книг в таких сосудах, а пустыня сохранила их почти на шесть столетий.
