Зато постоянно встречаются упоминания о вине. Сохранилось много контрактов, датированных XII в., в которых содержатся обязательства посадки виноградников. Эта культура стала стремительно распространяться еще во времена Реконкисты и с самого начала была связана с торговлей. Коран запрещает мусульманам употребление алкогольных напитков; однако, несмотря на это, когда христиане вступили на их земли, они увидели большое количество виноградников. Похоже, религиозный запрет соблюдался мусульманами не очень-то строго. Кроме того, на территориях, находившихся под властью мавров, находились в большом количестве и христианские поселения, жители которых могли потреблять вино.
Очень часто в документах, описывающих сельские дома, рассказывается о том, что их окружало. Тысячи раз повторяется одна и та же фраза: «дома, виноградники, каштановые рощи, фруктовые сады, вспаханные и целинные земли»[51]. Хотя эта фраза имеет нотариальное происхождение, она воспроизводит сельскую картину. Упоминание оливковых деревьев встречается в ту пору редко, однако производство оливкового масла уже значится среди важных статей форалов Лиссабона (1179) и Алмады (1190). С тех пор «пятна» оливковых рощ будут постоянно расширяться.
Охота и рыболовство вместе с другими подсобными промыслами дополняют хозяйственную картину. Самым важным занятием было ткачество льна, которым постоянно занимались женщины. Ткали также пряжу из шерсти овец. Грубую шерстяную ткань производили на деревенских ткацких станках. Это были грубые материалы, которые изначально не могли конкурировать с тонкими тканями, привезенными из других стран. Мы увидим, как уже в середине XIII в. сам король будет уделять большое внимание доходам от ввоза шерстяных изделий из-за рубежа.
В «Географии» Жуана ди Барруша, датированной XVI в., рассказывается о том, как женщины селения Мош во время прядения, пока их руки заняты, ногами приводили в действие кузнечные мехи, помогая мужьям, занятым кузнечным делом. Вряд ли в XII в. было по-иному: Мош находится в районе Монкорву, где добыча руды известна испокон веков. Приносившая в римские времена большие доходы выплавка золота и серебра сошла на нет, а вот производство железа сохранилось: орудия труда требовались для проведения полевых работ. Мастерской кузнецу служило собственное жилище, где он изготавливал основные орудия: лемехи для плуга и подковы для лошадей.
Согласно обычаям, распространенным в районе Рибакоа и восходящим к XII в., деревенскому кузнецу достаточно было иметь в запасе пятнадцать лемехов, а поселковому тридцать, чтобы освободиться от некоторых из наиболее тяжелых муниципальных повинностей. Это наводит на мысль о небольшом объеме и кустарном характере существовавшего производства. Наиболее искусные или проживавшие в более крупных населенных пунктах кузнецы изготавливали и некоторые виды оружия. Таких мастеров называли портутализированным арабским словом алфажеми, а тех, кто занимался только мелкими сельскохозяйственными орудиями, называли феррейру («кузнецы»), словом, пришедшим непосредственно из латыни. Это свидетельствует о том, что более сложное производство было связано с арабами.
Схожая ситуация наблюдалась в гончарном производстве. Многие красивые изделия той эпохи изготовлены маврами и теперь хранятся в испанских музеях. Изделия же португальских гончаров не шли дальше грубой посуды: глиняные миски, сосуды без каких-либо узоров и даже без покрытия глазурью. Между тем, как известно, на отвоеванных территориях значительную часть населения составляли мавры. Вероятно, остались наиболее бедные из мавров, которые ничего не теряли со сменой хозяина. В то же время, хорошие мастера покинули места проживания и увезли с собой секреты техники обработки глины и металла.
Торговля велась более активно, чем ремесленное производство, и для этого существовали свои причины: она находилась в основном в руках евреев, в большом количестве обосновавшихся в отвоеванных в ходе реконкисты городах, где они и продолжали заниматься торговой деятельностью.
Внутренняя торговля была в руках странствующих торговцев, повсюду развозившими товары на вьючных животных. В форалах очень часто упоминаются торговые грузы, а единицами учета, которыми они оперируют, служат поклажа лошади и поклажа осла. Именно эти торговцы покупали у земледельцев сельские товары и развозили их по населенным пунктам. Ярмарки в то время были довольно редким явлением, однако число их в XIII в. быстро росло; на ярмарках торговцы могли найти всю продукцию данного района; там же они без риска могли торговать своими товарами, поскольку по королевским законам жестоко карались те, кто нападал на торговцев, направлявшихся на ярмарку.
Есть признаки того, что уже в XII в. с территории Португалии велась экспортная торговля морским путем. Однако трудно назвать эти признаки достаточно явными, чтобы выдвинуть гипотезу об интенсивной торговой деятельности в прибрежных районах, деятельности, которая могла быть, согласно той же гипотезе, одним из решающих факторов португальской независимости. Вдоль побережья страны постоянно курсировали пиратские суда мавров, что свидетельствует о существовании морской торговли; из-за пиратов, грабивших окрестные поселения, крупные города (исключая Лиссабон) располагались вдали от побережья, в глубине территории, вдоль судоходных рек. В одном сообщении от 1194 г. рассказывается о кораблекрушении португальского судна, направлявшегося во Фландрию и груженого патокой, оливковым маслом и древесиной. Есть также упоминание середины XII в. о португальских купцах на ярмарке в Салониках, в Греции, важном центре торговли с Востоком. Ко второй половине XII в. относится сообщение о португальцах на ярмарке в Лилле. В 1211 г. король Афонсу II издал закон, освобождавший от налога за выкуп владельцами тех, кто спасся во время кораблекрушения. Факт издания этого закона свидетельствует о том, что торговому каботажному мореплаванию придавалось немалое значение.
Не иначе как оживлением торговли можно также объяснить довольно большое количество денежной массы. Примерно в половине всех частных документов XII в. цены, полностью или частично, установлены в денежном выражении. Есть также несколько записей, касающихся финансов Афонсу Энрикиша и свидетельствующих о наличии у него большого количества денег. Один английский летописец XII в. сообщает, что в 1169 г. он оказался в Бадахосе пленником короля Леона и за свое освобождение был вынужден отдать тридцать пять вьючных животных, груженных золотом: двадцать лошадей и пятнадцать ослов. Это уточнение не лишено смысла: обычно на лошадь нагружали груз в 200 кг, на осла — 160 кг. В итоге получаем 2689 кг золота. Десять лет спустя мы видим, что король владел, судя по завещанию, 535 кг денег, что составляло, по его утверждению, только «часть моего состояния». Спустя еще пять лет, в 1184 г., одна из его дочерей, выходившая замуж за графа Фландрии, получила богатое приданое. Как пишет один современник, он нагрузил заморские корабли «сокровищами Испании»: золотом, парчой, шелковой материей. Его преемник, при составлении своего первого завещания (1190), тоже уже располагал несметными богатствами.
Обычно такое быстрое обогащение объясняют тем, что королевская казна пополнялась за счет ограбления поселений мавров. Все годы король вместе со своими людьми совершал воинственные набеги на земли мавров; оттуда они возвращались с богатой добычей: зерном, скотом, рабами и, конечно, золотом. И в этом объяснении есть своя доля правды. Однако такие походы, сопровождавшиеся грабежом, устраивались в сельскую местность и не были направлены против городов, а ведь именно в городах вели торговлю купцы, а значит, было и золото. С другой стороны, известно, что в 1169 г., при осаде Бадахоса, Афонсу Энрикиш был искалечен и больше не мог садиться на коня. С тех пор вылазки для него закончились, однако состояние его продолжало расти.
