На следствии он показал: «Я сам пошел за Жанной в дом ее отца и привел к себе. Она заявила мне, что хочет отправиться во Францию, к дофину, чтобы короновать его, говоря: „Разве не было предсказано, что Францию погубит женщина, а спасет дева?" Она просила меня пойти [с ней] к Роберу де Бодрикуру, чтобы тот приказал проводить ее туда, где находится дофин. Сей Робер сказал мне, повторив несколько раз, чтобы я отвел ее домой, к отцу и дал оплеуху. И, когда Дева увидела, что сей Робер не желает дать ей провожатых, она взяла мою одежду и сказала, что хочет уйти. И она ушла, и я отвел ее в Вокулер. А потом она отправилась оттуда с охранной грамотой к сеньору Карлу, герцогу Лотарингскому. Когда названный герцог ее увидел, он говорил с ней и дал ей четыре франка, каковые она сама мне доказала. А когда названная Жанна вернулась в Вокулер, то жители этого города купили ей мужскую одежду, обувь и все необходимое. Мы с Жаком Аденом из Вокулера купили ей лошадь за двенадцать франков из моих собственных денег; позже, впрочем, Робер де Бодрикур распорядился их возместить. После этого Жан из Меца, Бертран де Пуланжи, Коле де Вьенн, лучник по имени Ришар с двумя слугами Жана из Меца и Бертрана проводили Жанну туда, где находился дофин.
Больше мне ничего не известно, кроме того, что я видел ее в Реймсе на коронации короля» (D, I, 296).
Как видим, показания Дюрана Лассара существенно расходятся с версией Бертрана де Пуланжи: в них ничего не говорится ни о том, что Жанна приходила в Вокулер дважды, ни о том, что она вернулась домой после первой неудачной попытки. Судя по свидетельству Лассара, {63} который был осведомлен об этом эпизоде лучше, чем кто-либо другой, Жанна ушла из Домреми раз и навсегда. И хотя никаких дат Лассар не называет, ясно, что он относит это событие к зиме 1428/29 г.: поездка Жанны к герцогу Лотарингскому бесспорно датируется февралем 1429 г.
В рассказе «дядюшки» Жанны есть одна загадочная фраза. «Она утла, и я отвел ее в Вокулер», — вспоминает Дюраи о том, что последовало за встречей Жанны с Бодрикуром. Но ведь сама эта встреча и происходила в Вокулере; куда же, спрашивается, отвел Дюран свою племянницу»?
На эту явную несообразность обратил внимание еще Ж. Кишера, готовя в середине прошлого века издание материалов процесса реабилитации Жанны. Он объяснил ее ошибкой свидетеля или писца и предложил вместо «Вокулер» читать «Сен-Никола», имея в виду Сен-Никола-де-Пор, близ Нанси (Q, II, 447). Это был популярный центр паломничества; там находился храм св. Николая Мирликийского, покровителя путешественников и моряков. Основанием для такого предположения послужили слова Бертрана де Пуланжи о том, что, направляясь в Нанси, куда ее пригласил Карл Лотарингский, Жанна посетила Сен-Никола.
Гипотеза Кишера была принята последующими биографами Жанны с той, однако, оговоркой, что некоторые предпочитали говорить не о Сен-Никола-де-Пор, но о Сен-Никола-де-Сетфон, деревушке по соседству с Вокулером. Сторонники этой версии ссылаются на показания Екатерины Ле Ройе из Вокулера, в доме которой Жанна жила в начале 1429 г. около трех недель. По ее словам, Жанна, отчаявшись получить помощь от Бодрикура, попыталась добраться до дофина самостоятельно. Дюран Лассар и некий Жак Ален (о нем, кстати сказать, упоминает и Лассар) довели ее до Сен-Никола, откуда все трое вернулись, потому что Жанна (раздумала идти дальше, заявив, что так поступать не годится.
В литературе высказывалось также мнение, что показания Бертрана де Пуланжи и Екатерины Ле Ройе в этом пункте вовсе не противоречат друг другу, а просто-напросто относятся к разным фактам. Жанна ходила на богомолье в Сен-Никола-де-Пор и, задумав идти «во Францию», повернула назад, дойдя лишь до Сен-Никола-{64}де-Сотфон (50, т. I, 483). Эта версия представляется наиболее правдоподобной. В самом деле, оба свидетеля говорили независимо друг от друга, и нет решительно никаких оснований сомневаться здесь в достоверности сообщаемых ими сведений. Что могло быть более естественным для Жанны, чем, направляясь в Нанси, посетить храм Николая Мирликийского, находящийся всего лишь в двух лье (около восьми километров) от резиденции герцога Лотарингского? Ведь она сама готовилась к долгому пути. С другой стороны, рассказ Екатерины Ле Ройе о попытке Жанны самостоятельно предпринять путешествие в Шинон, к дофину, также заслуживает полного доверия, хотя он и является единственным упоминанием об этом эпизоде. В самом деле, с какой стати свидетельница стала бы выдумывать этот факт, называя имя другого свидетеля, Дюрана Лассара, который мог бы без труда подтвердить или опровергнуть ее показания? [3]
Но это еще вовсе не значит, что нам следует принять конъектуру Кишера (кстати сказать, единственную в рукописи материалов расследования 1455/56 г., содержащей 136 свидетельских показаний и насчитывающей 207 листов in folio) и читать «Сен-Никода» вместо «Вокулер». Нет ничего легче, чем объяснить неясный текст ошибкой свидетеля или писца; однако сделать это можно, когда ошибка очевидна либо когда другие объяснения неприемлемы. В данном же случае не наблюдается ни того, ни другого. Здесь, на наш взгляд, произошло недоразумение из-за того, что в рассказе Лассара оказалось опущенным одно логическое звено.
Перечитаем еще раз: «Сей Робер сказал мне, повторив несколько раз, чтобы я отвел ее домой, к отцу, и дал оплеуху. И, когда Дева увидела, что сей Робер не желает дать ей провожатых, она взяла мою одежду и сказала, что хочет уйти. И она ушла, и я отвел ее в Вокулер. А потом она отправилась оттуда с охранной грамотой к сеньору Карлу, герцогу Лотарингскому». {65}
А теперь зададим вопрос: где и когда Лассар отдал Жанне свою одежду? Неужели прямо в резиденции Бодрикура, вокулерском замке, сразу после разговора с капитаном? Более чем сомнительно. Очевидно, Лассар и Жанна вернулись в Бюрей-Ле-Пти, в дом Лассара (это совсем рядом с Вокулером, всего в трех километрах, получасе ходьбы), там Жанна взяла мужскую одежду, и Дюран снова отвел ее в Вокулер. Вот эту подробность (возвращение в Бюрей) Лассар и опустил как само собой разумеющуюся. Он вообще был немногословен и, зная много больше других, дал очень краткие показания.
Если в мае 1428 г. Жанна действительно приходила к Бодрикуру, а потом вернулась домой, то об этом рано или поздно должны были узнать ее родные и односельчане. С того момента, когда она объявила коменданту Вокулера о своей миссии, ее «секрет» становился всеобщим достоянием. Ни у самого мессира Робера, ей у его людей не было решительно никаких причин держать в тайне визит новоявленной «посланницы неба». Более того, Бодрикур был просто-напросто обязан уведомить об этом церковные власти (что он и сделал, когда Жанна пришла к нему в начале 1429 г.), и слухи о столь необычном происшествии разнеслись бы по всей округе так же широко и быстро, как это произошло спустя полгода. Во всяком случае это событие непременно оставило бы какой-либо след в показаниях тех двадцати четырех жителей Домреми, чьи свидетельства дошли до нас в материалах процесса реабилитации.
Но никаких следов там нет. Никто из односельчан Жанны — ни ее сверстник и сосед Симонен Мюнье, ни ее крестный отец Жан Моро, ни ее крестные матери Беатриса д'Эстелен, Жаннета Ройе и Жаннета де Вито — ни единым словом пе обмолвился о свидании Жанны с Бодрикуром весной 1428 г. и о возвращении домой после первой неудачной попытки. Ничего не знала об атом и ее близкая подруга Овьетта; для нее уход Жанны из Домреми был полной неожиданностью. «Я не знала, когда Жанна ушла отсюда, и много плакала, потому что была ее подругой и очень ее любила» (D, I, 276). С другой своей подругой Манжеттой Жанна попрощалась перед уходом в Вокулер, но и той также не было известно ни о возвращении домой, ни о повторном уходе. {66}
