Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
От имени китайского правительства иностранцы собирали импортные пошлины с товаров, проходящих через шанхайский порт, однако их собственные, основанные в Шанхае компании не платили налог на прибыль. Хотя освобождение от корпоративных налогов не было зафиксировано ни в одном из договоров, экстерриториальные привилегии иностранцев означали, что привлечь их к ответственности за нарушение своего налогового законодательства китайцы просто не могли – вот они его и нарушали.
Венцом процесса обустройства западного города стало создание в 1854 году Муниципального совета Шанхая, состоящего исключительно из иностранцев. Полноценное суверенное правительство поселения было создано британцами для окончательного оттеснения китайских властей от управления и налогообложения и под личиной демократии обернулось олигархией крупных коммерсантов. Право голоса на выборах в Совет имели лишь те иностранные земле– и домовладельцы, от которых в бюджет концессии шли самые крупные налоговые поступления; имущественный ценз был так высок, что за бортом оставалось более 80 % иностранцев22. Китайцем же и вовсе запрещалось голосовать просто потому, что они китайцы. Тем не менее налоги на содержание Совета собирались со всех жителей поселения – а китайцы на тот момент уже составляли большинство. В 1862 году во французской концессии был создан собственный муниципальный выборный орган. В том же году британское и американское поселения объединились в так называемый Международный сеттльмент (от английского settlement – «поселение») на условиях гарантии представительства американцев в Совете. С созданием полноценных органов управления закончилась трансформация шанхайских концессий, как пишет один современный историк, «из обычных жилых районов в настоящие самоуправляемые анклавы, успешно уклоняющиеся от действия китайского суверенитета»23. Иностранные зоны, вклинившиеся в территорию Китая, продержатся почти сто лет – период, который китайцы называют «веком унижений».
Иностранцы, прибывшие в Шанхай, чтобы сколотить состояние, изо всех сил старались создать тут деловой центр мирового масштаба, но космополитичное общество у них получилось почти вопреки собственным устремлениям. По признанию одного британского коммерсанта: «Торговля была смыслом, сутью и содержанием нашей жизни в Шанхае – то есть если бы не торговля, то, кроме миссионеров, туда бы не поехал ни один человек»24. Другой объяснял ситуацию еще более беззастенчиво: «От человека в моем положении не следует ждать того, что он обречет себя на длительное изгнание… Мы люди практичные, мы делаем деньги. Наша работа – наращивать капиталы как можно больше и как можно скорее»25. Соблазн быстрых денег привлекал в «Эльдорадо Востока» людей со всего мира. Эти охотники за богатством стали наполовину в шутку называть себя «шанхайландцами», чтобы обозначить границу между собой и местными шанхайцами.
Из-за своего экстерриториального статуса Шанхай стал самым открытым городом в мировой истории – чтобы там оказаться, не нужны были ни виза, ни паспорт. Здесь привечали всех – только на разных ступеньках местной иерархии. В 1870 году перепись населения Международного сеттльмента показала, что там живут представители гигантского количества разных народов. В дополнение к британцам, французам и американцам имелись австрийцы, пруссаки, шведы, датчане, норвежцы, португальцы, испанцы, греки, итальянцы, мексиканцы, японцы, индийцы и малайцы26. Все они жили вперемешку, однако в экономике города царила клановость. Торговые дома строились по этническому и национальному принципу – фирмы бывали шотландские или американские, немецкие или еврейские.
Шанхайландцы были куда большими меритократами, нежели жители Лондона, Парижа или Бостона. Это был город людей, которые всего добились сами и чье прошлое, каким бы темным оно ни было, никого особо не волновало. «Шанхай – очень терпимый город, – писал местный житель. – Разноязыкое население настолько добродушно, что любой, за исключением разве что хладнокровного убийцы, может со временем заново заслужить тут доброе имя трудолюбием, раскаянием и смирением»27.
На вершине сбитого на скорую руку шанхайского общества находились «тайпаны» – крупные коммерсанты, капитаны бизнеса. Образцом тайпана считался шотландец Уильям Жарден. Доктор по образованию, Жарден оказался в Азии в качестве судового врача на одном из кораблей Британской Ост-Индской компании. Возможно, медицинская практика помогла ему осознать коммерческий потенциал опиума; оставив стетоскоп, он целиком посвятил себя наркоторговле. В Британии добропорядочное общество косо смотрело на подобные операции, однако своих потенциальных инвесторов Жарден уверял, что торговля опиумом «из всех известных мне коммерческих предприятий больше всего подходит истинному джентльмену»28. Со временем состояние его росло, а положение укреплялось. В итоге он получил дворянский титул и место в британском парламенте, а его фирма Jardine, Matheson and Co. распространила свою деловую активность на вполне легальные сферы текстильной промышленности, недвижимости и страхования. Надежда повторить стремительное превращение Жардена из деклассированного наркоторговца в землевладельца-аристократа привлекала в Шанхай все новых охотников за удачей.
Стекавшихся в город будущих тайпанов называли «грифонами». Это были молодые люди, недавно поступившие на службу в надежде произвести впечатление на своих боссов и когда-нибудь унаследовать их дело. По традиции новичок оставался грифоном один год, один месяц, один день, один час, одну минуту и одну секунду с тех пор, как сошел на землю Шанхая29. Ступенью ниже грифонов стояли «гузеры» – по сути, конторские клерки. Их иногда иронично называли «белыми парнями» – чаще всего это были метисы из Макао, наполовину португальцы, наполовину китайцы. Кроме того, западным торговцам помогали компрадоры. Дословно comprador по-португальски означает «покупатель»; это были китайцы, которые отвечали за связи с императорскими чиновниками, а также помогали при контактах с местными подрядчиками и клиентами. Компрадорами служили, как правило, выходцы из Кантона, семьи которых переехали в Шанхай, когда новый порт потеснил традиционный центр торгового обмена между Западом и Востоком в дельте Жемчужной реки.
В европейском городе царила четкая расовая иерархия, на вершине которой были белые, а в самом низу – китайцы. Даже после отмены сегрегации по месту жительства, когда китайцам позволили селиться в иностранных концессиях, в общественных пространствах продолжила действовать система, схожая с американскими законами Джима Кроу[2]. Когда британцы разбили «общественный парк» на берегу реки возле своего консульства, несмотря на название, китайцам, составлявшим в этом обществе большинство, вход туда был закрыт. Вплоть до конца 1920-х годов единственным исключением из этого правила были китайские няни, сопровождавшие иностранных детей.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
