Книга Безнадежная любовь - Эльвира Владимирова

Серега, видя его замешательство, заботливо и печально улыбнулся.

— Не силься, мой мудрый маленький друг. Я и так все знаю. Но напрасно ты думаешь столь серьезно. Две сигареты в месяц — это еще ничего не значит. Так что не пугайся. Ни за себя, ни за меня. А если тебя еще когда-нибудь к этому потянет, вспомни свой сегодняшний страх, — он назидательно поднял палец. — И последний вопрос. С тобой все в порядке?

— В порядке, — огрызнулся Данька и долго потом ни о чем другом не мог думать, ощущая непреодолимую тягу вновь попробовать странную сигарету, чтобы еще раз проверить ее невероятное, манящее запретностью и опасностью действие.

Через несколько дней вернулись родители. Данька встречал их на вокзале и только вместе с ними впервые после долгих дней отсутствия переступил порог квартиры. Тетя Валя заблаговременно навела порядок, не оставив никаких следов памятного кошмарного вечера. Жалко, что в душе у Даньки она не могла сделать такую же блистательную уборку, смыть грязные следы чужих рук и ног.

Только время могло запорошить их пылью давности и забвения. А пока Данька старался как можно реже заходить в комнату к родителям.

Операция прошла удачно, и все, конечно же, надеялись на самые благоприятные перспективы. «Еще курс лечения, и все будет в порядке, — говорили. — Да, да! Надо подождать, потерпеть немного. Все наладится. Вот увидите!»

Отцу опять стало хуже.

Он прожил только несколько месяцев, на глазах угасая, медленно умирая изо дня в день. И однажды просто перестал дышать, по-прежнему тихо лежа в кровати под белым пододеяльником. Данька с мамой даже не заметили сначала, что отца с ними больше нет.

Отец не просто умер, он унес с собой часть маминой души, маминых сил. Наверное, и Данькиных тоже, но он не замечал в себе никаких перемен. Да, было больно, было тяжело, ныло сердце и хотелось плакать, но больше ничего не изменилось, а вот мама… Она стала совсем другой: осунулось лицо, исчез блеск из глаз, раньше ловкие и быстрые руки стали вялыми. И к сыну она стала относиться совсем по-другому, бережно, словно он был хрупким, нежным цветком, грозящим сломаться от любого неловкого прикосновения.

Данька понимал: мама потеряла папу и теперь боится потерять и его, страшится каждой случайности, внимательно следит за ним и сильно беспокоится, когда он долго не возвращается домой.

Однажды ее привезли с работы на «скорой», сделали укол, выписали кучу рецептов. Данька сам бегал в аптеку, и там ему выдали множество коробочек, пузыречков, упаковочек. А мама даже не взяла больничный.

Летом, когда у Даньки начались каникулы, когда подошел срок очередного маминого отпуска, ей выделили путевку в санаторий. Она отказывалась, боялась расстаться с сыном, но ее все-таки уговорили, и она поехала подлечиться, а Данька с удовольствием отправился в гости к старинной бабушкиной подруге бабе Вере.

Раньше они почти каждое лето ездили к бабушке, уж Данька-то точно. Хотя бы на несколько недель, чтобы родители хоть маленько могли отдохнуть от любимого, но не слишком послушного чада. А потом бабушка умерла, и родной, хорошо знакомый, большой ее дом, изученный вдоль и поперек сверху донизу, стал чужим. Его продали кому-то, и с тех пор Данька не мог бегать, лазать и жить там, где привычно бегал, лазал и жил каждое лето. А баба Вера, старинная-старинная (ну конечно, какие же еще бывают у бабушки) бабушкина подруга, с которой они еще в школу когда-то ходили вместе, уже не раз приглашала Даньку к себе в гости. Она любила Даньку, словно своего внука, хотя у нее были взрослый сын и две внучки-близняшки, но они жили далеко-далеко, на побережье огромного Тихого океана на закрытом военном объекте.

Данька, стройный, гибкий, загорелый, беззаботно растрачивал время, то где-то пропадал целыми днями, то примерно сидел возле дома, послушно помогал в огороде, на все вопросы отвечал возбужденно и кратко, дулся, смеялся, а баба Вера частенько смотрела на него странным, непонятным взглядом.

Данька внезапно замечал: вот она, мгновенье назад чем-то занятая, теперь стоит неподвижно и не сводит с него задумчивых глаз, чуть улыбается, почти незаметно, ласково и тепло, и почему-то все время пытается погладить его лохматую голову.

Данька сидит на берегу реки и смотрит, как из воды выходит девочка Вика. Она приехала на лето к своей тетке. Вика подбирает по пути полотенце и идет прямо к Даньке.

Концы ее волос намокли и тесно прилипают к шее, капли речной воды сверкают на смуглой коже, словно драгоценные камни. Данька следит за одной, блеснувшей на солнце. Вот капля от легкого движения вздрагивает, срывается с места и катится вниз по руке.

Вика подходит к Даньке, садится рядом, полотенце плавно обхватывает ее плечи.

— Дань! Почему ты не купаешься? — спрашивает Вика, хотя прекрасно знает, что Данька лишь минуту назад вылез из реки, даже губы у него до сих пор синеватые и мурашки проступили от холода.

— Ты хорошо плаваешь, — тут же добавляет она, не дожидаясь ответа.

— Угу, — соглашается Данька.

Ничего удивительного. Он родился и вырос у моря да еще когда-то серьезно тренировался в бассейне. Но он не рассказывает горделиво об этом девочке Вике, а та смотрит на белесое, выгоревшее небо.

— Как сегодня жарко! Из реки вылезать не хочется.

Данька уже прошел эту стадию, докупался до посинения, так что раскаленный берег и беспощадно палящее солнце кажутся ему раем, но он все равно согласно кивает.

— А как здесь зимой? — отчего-то вспоминает в такое пекло о зиме Вика. — Здесь, наверное, и снега-то никогда не бывает. Только дождик, — сама Вика живет в среднерусском городе Туле. — Ну что это за зима без снега?! Кругом сырость и грязь, ни на лыжах не покататься, ни на коньках, — Вика улыбается и чуть насмешливо спрашивает: — Ты умеешь на лыжах кататься?

Данька ежится и внезапно чувствует холодные, безжалостные уколы снежной крупы.

— Ненавижу снег.

Вика смотрит удивленно, некоторое время молчит. Она умная девочка и тактично забывает о зиме, снеге и лыжах, но, не удержавшись, вновь спрашивает:

— Дань, а тебя как полностью зовут? Данила?

Данька немного обижается за свое имя.

— Вот еще! — возмущенно хмыкает он. — Богдан.