Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
– По крайней мере, – строго сказала Пергамент, – когда детей учили по Карлу Марксу, в стране был порядок.
– Да уж, знаем мы, какой был порядок – полстраны в лагерях.
Пергамент поджала губы.
– Ваши политические убеждения нам известны, – сказала она.
– Ваши нам тоже, – с вызовом ответил Мокин.
Пергамент на секунду задумалась и решила не отвечать на выпад. Не время. Сейчас есть более важные дела.
– Кто еще хочет что-то сказать?
Учителя начали говорить по очереди. У других с наблюдениями обстояло значительно лучше. Высохшая, как вобла, пропахшая формальдегидом химичка заметила, что Кораблев как-то слишком внимательно присматривался к девочкам в коридоре. Пожилая литераторша обратила внимание на то, что Кораблев как будто разговаривал сам с собой, идя по коридору. По мере того, как всплывали все новые детали, каждому следующему оратору хотелось добавить что-то еще. Не то чтобы придумать, присочинить. Просто каждому начинало казаться, что он видел именно это. Теперь, когда всем, кроме Мокина, было очевидно, что Кораблев не тот, за кого выдавал себя много лет, какие-то мелочи, на которые раньше никто не обращал внимания, наполнились новым значением.
Кто-то вспомнил, что ученики однажды жаловались, что Кораблев имеет манеру прямо во время урока замолчать и задуматься на несколько минут. Если это не подозрительно, то что тогда подозрительно? О чем таком важном он думает во время урока?
Когда дошла очередь до физика по прозвищу Рыбник, он сказал, что Кораблев куда-то выходил на перемене. Пергамент торжествующе посмотрела на Мокина.
– Вот видите! – сказала она. – А вы говорите, ничего не заметили. Куда он ходил?
– Тоже мне тайна, – засмеялся Мокин. – На бак он ходил.
– На какой бак?
– Бак за школой. Там сбоку кирпичи подложены, чтобы удобнее залезать.
– И что он делал на баке? – не поняла Пергамент.
– То же, что и все. Курил.
– Ку-рил?
– Ну да. Там все курят.
– Как это все? Может быть, и вы тоже?
– Нет, Людмила Ивановна, я бросил семь лет назад. Но пока не бросил – я тоже там курил.
Пергамент оглядела учителей.
– Кто из вас знал о том, что там курят?
Все опустили глаза.
– Все это знают, – уверенно сказал Мокин.
– Я не знала.
– Мало ли чего вы не знаете.
Страшная мысль вдруг пронзила мозг Людмилы Ивановны.
– Вы хотите сказать, что кто-то из вас там тоже курит?
Никто не пошевелился.
– Если я узнаю – сразу же увольнение. И пусть этот бак уберут от школы в двадцать четыре часа.
Людмила Ивановна повторила еще раз с удовольствием:
– В двадцать четыре часа.
В этот день Людмила Ивановна Пергамент летала, как на крыльях. Мало того что она была буквально в шаге от того, чтобы защитить детей от смертельно опасного маньяка, так она еще разоблачила целую банду курильщиков, которые свили преступное гнездо прямо под окнами школы. Было от чего торжествовать. Про себя Людмила Ивановна решила, что вычислит всех, кто имел обыкновение ходить во время перемены на бак. И избавится от них. Пусть это займет время. Может быть, даже годы. Но она своего добьется. Курильщикам в школе не место. А потом, когда она изведет курильщиков, она займется Мокиным. Ишь что выдумал – Ницше.
19
Пшеницыну снилось, что он следит за убийцей. Убийца был в черном плаще и шляпе, какие бывают в фильмах. Он шел по поселку, и с каждым его шагом поселок превращался в светлый и просторный город будущего, какие бывают в фантастических фильмах. Слева и справа на месте деревянных домов вырастали огромные полупрозрачные башни. Рядом надувались серебристые шары, а над головой простирались полотна дорог, по которым пролетали машины – нечто среднее между гоночными болидами и самолетами.
Пшеницын понял, что его время на исходе, и ускорил шаг. И как это всегда бывает во сне, чем быстрее он пытался идти, тем хуже у него получалось. Ноги увязали в земле, как будто в трясине, а воздух стал плотным и жидким, как вода. Все это совершенно не мешало убийце порхать где-то впереди, перепрыгивая со здания на здание.
Пшеницын сделал нечеловеческое усилие и побежал. Он хотел если не поймать убийцу, то хотя бы опознать его, чтобы задержать позже, когда сон закончится. Спина в черном плаще и шляпе приближалась с каждым его шагом и вдруг оказалась на расстоянии вытянутой руки. Пшеницын собрался в комок и прыгнул вперед. Его руки схватили пустоту. Плащ и шляпа рассыпались в пыль. Перед ним стоял совершенно голый Кораблев. Лицо его было сморщенным, как будто он собирался заплакать.
– Зачем ты меня убил, Павлик? – спросил Кораблев. Пшеницын разозлился.
– Тише ты! – закричал он, но Кораблев не унимался.
– Павлик, ты плохой человек.
От этих его слов Пшеницын почувствовал отчаяние. Он схватил Кораблева за горло и начал душить. Но чем сильнее он его душил, тем громче был слышен его голос. Этот голос заполнил весь город:
– Зачем ты меня убил, Павлик? Ты плохой человек, Павлик!
– Тише! – заорал Пшеницын и проснулся.
Он лежал в своей комнате на кровати. Одеяло валялось на полу. Провел рукой по лицу – лицо мокрое от пота. В комнате было жарко, как в аду. Видимо, ночью включили отопление.
Пшеницын встал и побрел в ванну. После душа, немного придя в себя, он вышел на кухню и наконец посмотрел на часы. Половина десятого. Несколько секунд Пшеницын тупо смотрел на стрелки, не понимая, что происходит.
Он проспал. Это было совершенно невозможно, недопустимо, невероятно.
Пшеницын выбежал из дома, на бегу надевая фуражку и застегивая китель. Спросонок он соображал туговато и не подумал, что идти домой к Зуевым бессмысленно. Алексей в школе, его родители на работе. Пройдя полдороги, Пшеницын наконец это понял, но решил все равно дойти до Зуевых. Он не будет говорить Соловьеву, что проспал, он просто скажет, что он пришел к ним с утра, но не застал их дома. Таким образом инструкция начальника будет выполнена в точности. А с Алексеем он поговорит позже. Например, встретит его после школы где-нибудь по дороге домой. Эта идея успокоила Пшеницына, и он развеселился. Он даже начал что-то насвистывать, что-то бодрое и мелодичное.
Над Шиченгой поднималось солнце. Небо было синее и чистое, ни облачка. Листья с деревьев опали, и лес стоял вокруг прозрачный, как аквариум. На улицах было пусто. Все, кто хотел куда-то прийти в это утро, уже пришли.
Пшеницын вошел в подъезд трехэтажного дома, где жили Зуевы, поднялся на второй этаж и позвонил. За дверью послышался шорох. Кто-то был дома. Пшеницын надел на лицо официальное выражение и встал перед дверью. Однако дверь не открылась. Пшеницын позвонил в дверь еще раз. За дверью снова послышался шорох, но никто по-прежнему не открыл. Пшеницын постучал в дверь кулаком:
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
