Остановимся на образе старого антиквара, похожем на тихое и зловещее привидение, и сопоставим его с другим персонажем Бальзака, созданным за год до того, — ростовщиком Гобсеком. Тот и другой многое пережили и всюду побывали. Гобсек был в Индии, знал де Сюффрена и Типу-Сахиба, не был чужд «ни одному из событий, связанных с американской независимостью». Он и ему подобные собираются по нескольку раз в неделю на деловые встречи и знают секреты всех состояний, торговли, биржи. Таинственный антиквар из «Шагреневой кожи», должно быть, прожил тысячу лет, как граф Калиостро. Затаившиеся в Париже, тот и другой остаются последней надеждой несчастных разорившихся молодых людей и отчаявшихся женщин, последним и опасным средством, к которому они прибегают. Это образы олицетворяют дьявольское искушение.
Творчество Бальзака нельзя понять без внимательного рассмотрения этих вторых планов, этой силы, прячущейся в глубинах парижской преисподней. Обозреватель нравов, намеревающийся стать «секретарём и историком» общества, достиг такого уровня реализма только потому, что сумел показать эти тайные подземные течения, эту «изнанку современной истории».
Но и это ещё не всё. Следует отметить, что этот трагический, местами мелодраматический (например, когда юная Полина дарит герою «невинную и чистую» любовь) роман содержит также нечто вроде зашифрованного послания, настойчиво отсылающего к Рабле и к другому автору, который стоял на позициях, прямо противоположных «пламенеющему» романтизму, — Лоренсу Стерну. У автора «Тристрама Шенди» Бальзак позаимствовал для своего романа одну из странных арабесок, с помощью которой намеревался представить течение жизни, а у Рабле — апокрифическую, им самим сочинённую и звучащую откровенно пародийно цитату, которую поставил в конце текста первого издания: «Телемиты были великие радетели своей шкуры и умеренны в печалях». Любопытный выбор в крёстные отцы такого сочинения мастера смеха и иронии. Похоже на то, что Бальзак, выказав самым пылким образом некое романтическое настроение, хотел дать понять тем немногим (happy few), кто на это способен, что всё это, возможно, фарс.
Да, он ни от чего не отказывался!
* * *
За какие-нибудь два-три года Бальзак занял прочное место в молодом литературном поколении рядом с такими авторами, как Гюго, Мериме, де Виньи. И сразу же была признана оригинальность его таланта.
Виктор Гюго — если не считать исключительного феномена «Собора Парижской Богоматери» — занимался преимущественно поэзией и драматургией, а позднее стал искать политической карьеры, которая в итоге принесла ему звание пэра.
Дюма, ещё один король театра, через несколько лет обратился к жанру популярного исторического романа. Виньи и Ламартин были аристократами, несколько отстранёнными от широкой публики и как будто стеснявшимися предлагать себя её вниманию. Проспер Мериме нашёл свою особую манеру подачи исторической экзотики, предпочитая жанр новеллы, в котором не имел себе равных. Он сочетал романтическую сценографию с осторожной язвительностью, которая была так свойственна его учителю Стендалю.
В сущности, только Бальзак выбрал описание современных нравов, хотя — вновь повторим это — к нему не сводилось его творчество. Он один и, возможно, первый во французской литературе отвёл жанру романа исключительную роль.
* * *
Можно думать, что последующие пять или шесть лет были самыми счастливыми и удачными в жизни Бальзака. Романист нашёл свою дорогу. Малоизвестный писатель предшествующих лет уступил место автору, которого стали принимать светские и литературные круги.
Его зять Сюрвиль согласился снять на своё имя квартиру на улице Кассини, в которой Оно-ре жил с 1828 года. Это было небольшое пособие от семьи, благодаря которому он имел возможность как-то отвлечься от бремени долгов. Впрочем, эти долги не мешали ему совершать новые траты и превратить квартиру в уютно обставленное холостяцкое жилище. Образ бедного молодого гения, трудолюбивого аскета Бальзака уже не устраивал. Теперь он был убеждён, что известности можно добиться, устраивая пирушки для друзей, появляясь в свете и демонстрируя некоторый внешний шик. В 30 лет он испытывал сильнейший вкус к жизни, творчеству, к покорению вершин и первенству. Деньги? К чему об этом думать, ведь деньги он заработает своими сочинениями! Лучше пока что их тратить, рассчитывая на успехи, которые теперь не замедлят посыпаться как из рога изобилия и сделают из него короля Парижа!
С годами ему удалось завести знакомство со многими издателями и собратьями по перу. Хотя «Последний шуан» и не принёс ему громкого успеха, но всё же привлёк внимание нескольких знатоков. Испытывая крайнее смущение, появился он и у Виктора Гюго, куда его пригласили на авторское чтение «Марион Делорм», на котором присутствовали Мюссе, Виньи, Сент-Бёв, Мериме. Гюго в ту пору был сверходарённым и невероятно честолюбивым литературным львом. Автор «Ориенталий» прекрасно умел устраивать свою карьеру. Некоторое время спустя Шарль Нодье высказал недоверие к тому, как он сделал себя главой новой романтической школы. Гюго сумел убедить всех, что его драма «Эрнани» сыграла решающую роль в обновлении театра (в чём литературоведы убеждены и поныне), тогда как в действительности первым по времени новатором был Александр Дюма, чей «Генрих III и его двор» появился годом раньше. Написав «Собор Парижской Богоматери», Гюго великолепно воспользовался всеобщим увлечением Средними веками. Он даже был одним из тех, кто убедил власти в большом значении национального культурного наследия. Вскоре министр Гизо поручил Просперу Мериме произвести учёт памятников старинной архитектуры по всей Франции, что было ответом на озабоченность публики этой проблемой, в значительной мере вызванной популярностью романа Гюго. Бальзак относился к Гюго с интересом и уважением, но не более: его творчеством он увлечён не был. В дальнейшем эволюция политических взглядов обоих отдалила их друг от друга, но Гюго при этом всегда сохранял искреннее восхищение Бальзаком.
Герцогиня д'Абрантес также постаралась устроить молодому автору несколько полезных светских знакомств. Госпожа Рекамье принимала его у себя в Аббе-о-Буа. Среди его друзей были Шатобриан, Констан, Ламартин. Бальзак посещал мастерскую живописца Жерара, где ему доводилось встречать Делакруа, Шеффера, Давида д'Анже, а также салон Софии Ге, чья очаровательная дочь Дельфина, после того как вышла замуж за издателя Эмиля де Жирардена, стала для Оноре надёжной советчицей.
Его провинциальный вид и внешняя неловкость несколько вредили ему. Кое-кто посмеивался над тем упорством, с каким он добивался, чтобы его называли «де» Бальзаком. К тому же он не был красивым мужчиной: невысокого роста, полный, даже, по некоторым свидетельствам, тучный. Карикатуристы ухватились за эту его особенность — округлость без видимой тяжеловесности, — из-за которой он напоминал колышущийся надутый шар. У него были нездоровые зубы, и он обильно брызгал слюной. Словом, первое впечатление в целом было неблагоприятным. Но стоило ему справиться со своей застенчивостью, почувствовать себя уверенно, как его красноречие, умение шутить, подкупающее добродушие завоёвывали сердца окружающих. И ещё — его глаза. Все, кто встречался с Бальзаком, запомнили взгляд его чёрных глаз, в которых светились нежность и серьёзность, взгляд, то глубоко и неумолимо проникавший в самую душу собеседника, то быстрый, весёлый и дружеский. Более всего ценили его весёлость, жизнелюбие, восторженность.
