После треволнений этих дней фельдмаршал граф Салтыков написал императрице Екатерине Великой письмо, решившее его дальнейшую судьбу: «Бунтовщики грозятся на многих, а паче на лекарей, и хотя на многих злятся и грозят убить, в том числе и меня, и первого Петра Дмитр. Еропкина, но главный пункт — карантины; сего имени народ терпеть не может. В Сенат никто не ездит, только были мы двое. Господа президенты (коллегий), не спросясь никого, так как их члены и прокуроры разъехались по деревням; приказать некому, по кого ни пошлю, отвечают: в деревне. Мне одному, не имея ни одного помощника, делать нечего: военная команда мала, город велик, подлости еще для зла довольно. Я один в городе и Сенате, помощников нет, команды военной недостает, окружен заразительною болезнию, подвержен ей более других; все ко мне приезжают, принужден пустить, всякому нужда, помочь мне некому. Один обер-полицеймейстер везде бегает, всего смотрит, спать время не имеет. Я не в состоянии в. в-ству подробно донесть, слышу и вижу все разное; народ такой, с коим, кроме всякой строгости, в порядок привесть невозможно»{41}.
Но в тот же день Екатерина выпустила указ, который командировал в Москву Григория Орлова с широчайшими полномочиями. Для Орлова это был шанс проявить себя: он не был на русско-турецкой войне, потому что Екатерина, опасаясь за его жизнь, не пустила любимца. Когда его братья Алексей и Федор доблестно сражались в Чесменской бухте, он сидел около императрицы, и его самолюбие страдало чрезвычайно. И вот теперь ему предоставлялся шанс. Это, конечно, была не война, но и здесь можно было показать Екатерине, чего он стоит. Он не боялся чумы и был убежден, что эпидемии можно было не допустить, если бы во время обо всем распорядиться. Сейчас же главная проблема заключалась в панике и беспорядке. Английский посол лорд Каткарт предупреждал графа, что в Москве свирепствует чума, а это не турки, но Орлов раздраженно отмахнулся, мол, чума или не чума, а он поедет и все наладит. «Попробуй, распорядись и наладь», — в спину Орлову говорили неприятели и завистники, мечтая, чтобы он оплошал. Орлов не оплошал, хотя, по иронии судьбы, это дело стало его последним большим делом в качестве первого доверенного лица Екатерины. Сама же императрица считала, что избавление Москвы от чумы является главной заслугой Григория Орлова: «Князь Орлов был талантлив, силен, храбр, решим ; два дела его славные, восшествие и прекращение чумы…»{42}
Появление Орлова в Москве не могло не привести к кадровым перестановкам: фельдмаршала Салтыкова уволили ото всех должностей, припомнив отъезд из карантинной Москвы, и князь Орлов сделался единственным полновластным хозяином первопрестольной. Представившимися ему полномочиями Орлов воспользовался с умом. Когда князь приехал в Москву, то у него, по собственному его выражению, волосы встали дыбом. В то время в Москве было 12 538 домов, в половине домов болели моровой язвой, а в 3000 домов умерли все жильцы.
30 сентября Орлов собрал заседание Сената и огласил программу действий:
1) всех мастеровых и ремесленников, еще оставшихся в Москве, обеспечить продовольствием и жильем, чтобы они могли выполнять свою работу, а не шататься без толку по улицам;
2) обеспечить поставки уксуса в количестве, необходимом для горожан и больниц;
3) похоронным командам и могильщикам вместо прежних 6 копеек в день платить за службу 8 копеек.
Эти меры показали горожанам, что Орлов всерьез взялся за дело. Его расторопность, хладнокровие и уверенность в положительном исходе операции постепенно передалась и остальным чиновникам. Несмотря на опасность, Григорий Григорьевич Орлов целыми днями разъезжал по Москве, вникал во все тонкости дела, навещал госпитали… Первой необходимостью была борьба с мародерами, которые заходили в дома, где люди умерли от чумы и, несмотря на строжайший запрет, воровали вещи. Здесь князь церемониться не стал. 12 октября он издал распоряжение, в котором предупредил, что те, кто будут замечены в этом богопротивном деле, будут немедленно казнены на том месте, где их найдут. Спустя несколько дней после этого распоряжения произошел вот какой случай: пришел рапорт из полицмейстерской канцелярии, в котором сообщалось, что шайка из 9 человек, в основном беглые солдаты, ограбили три дома. Канцелярия настаивала на повешении мародеров, но московский Сенат все же решил помиловать их, потому что их преступление было совершено до того, как был издан указ. В качестве наказания их отправили в похоронную команду для чумных. После этого указа мародерства в Москве стало меньше, а потом оно и вовсе сошло на нет. Также фаворит императрицы заметил, что погребение трупов проходит с нарушением карантина: их родственники и друзья сидят в одной повозке с ними, что тоже способствует заражению. Тогда было объявлено, что таких людей ждут принудительные работы: мужчины будут копать могилы, а женщины — ухаживать за больными в госпиталях.
Полномочный представитель императрицы не скупился на расходы: всем врачам, принимавшим участие в ликвидации эпидемии, он положил двойное желание и плюс к этому ежемесячное содержание и обещание, что если доктор заразится чумой и умрет, то его семье будет выплачиваться пенсия; крепостным, состоявшим при больницах, он обещал вольность. Орлов прекрасно знал психологию русского человека, который боится ходить в больницы, поэтому было разрешено лечение на дому, а тем, кто выписывался из больниц, давал компенсацию от 5 до 10 рублей.
Следующим шагом Орлова стало попечение о детях, ставших сиротами после чумы. Орлов учредил особый приют, главой которого поставил вице-президента Мануфактур-коллегии Сукина. Приют располагался в здании этого ведомства, но выяснилось, что число детей, оставшихся без родителей, гораздо больше, чем то, которое мог вместить этот дом. Тогда под приют был отведен строящийся для развлечений дом француза Лиона. На попытки протеста аристократов было заявлено, что пока обстановка критическая, дети тут поживут, а потом здание вернется в полное распоряжение общества, строящего его. Этот указ ставленника Екатерины вызвал противодействие, но в конце концов Опекунский совет Москвы пошел на то, чтобы принимать этих детей-сирот в Воспитательный дом, где чумы не было, благодаря тому что с самого начала это учреждение было оцеплено и никто туда не мог проникнуть.
Орлова очень беспокоило, что много людей без дела слоняются по городу, являясь потенциальными разносчиками заразы. Орлов рассудил здраво: надо дать людям возможность заработать и сделать полезное дело одновременно. 25 октября он издает новый указ, призванный бороться с безработицей. В нем говорилось, чтобы «доставить и этим людям благозаслуженное пропитание и истребить праздность, всяких зол виновницу, для этого надобно:
1) окружающий Москву Камер-коллежский вал увеличить, углубляя его ров, и к этой работе призываются все охочие люди из московских жителей;
2) платеж за работу будет производиться поденный — мущине по 15, а женщине по 10 копеек на день;
3) кто придет со своим инструментом, тому прибавляется по 3 копейки на день;
