Какими окажутся их секреты? Роза размышляла над этим вопросом, глядя на загадочные значки, на птиц, на фигурки. Возможно, тайны сотворения мира? Будет ли доказано существование Бога? (Это было бы очень приятно для Фанни.) Сможет ли она поверить, что ее родители до сих пор где-то существуют, если нечто подобное там написано? А может, — она наконец закрыла книгу — будут открыты тайны человеческого сердца?
Она еще посидела какое-то время возле камина, пока умирало пламя, думая о Гарри. Гарри Фэллон, обаятельный, красивый, слабый Гарри Фэллон, причинил ей очень много боли. Когда она оплакивала его смерть — а она плакала при мысли, что ее мужа убили в сражении в чужой стране, — она страдала на самом деле от сознания того, какой вред может один человек нанести другому.
Она знала, свет ждет, что она очень скоро покинет Уимпоул-стрит. У нее были такие неоднозначные чувства к этому дому. С ним были связаны ее самые счастливые и самые горькие воспоминания. Она оглядела голубую гостиную — посмотрела на дельцов и аристократов, взиравших на нее со стен, на виконтессу Гокрогер, на ее изящные пальцы, лежащие на клавесине, наконец, на портрет героя Гарри. Она посмотрела на часы, неровно отбивающие время, как бы говоря, что время не совсем такое, каким мы его считаем. Она бы, конечно, взяла с собой любимые старые итальянские часы. Судя по не очень теплому разговору с Джорджем, который состоялся сегодня вечером до обеда, следующая часть плана Фэллонов состояла в том, чтобы она вернулась на Грейт-Смит-стрит и составила компанию свекрови.
— Конечно же, нет! — громко сказала Роза Фэллон, взяв свечу, чтобы подняться наверх. К тому времени как Джордж и вдовствующая виконтесса начнут претворять в жизнь свой план, она должна будет подготовить свой. После сегодняшнего замечания Джорджа Роза не сомневалась в их намерениях. Роза провела рукой по полированным перилам лестницы. У нее появилось ощущение, словно ее голова наполнилась туманом, который не давал ей принять настоящее решение. Повернувшись к окну, она смотрела, как медленно падает снег.
Однако она все еще не ложилась в постель, поскольку именно там ее ждали демоны. Вместо этого она уселась в своей комнате за старый стол красного дерева, принадлежавший матери. Впервые за много месяцев она разложила его: сначала как большой стол, потом как карточный, потом как письменный с секретным отделением. Из секретного отделения она проворно выудила записную книжку и уставилась на нее, словно видела в первый раз. Очень медленно и аккуратно она начала писать, как часто это делала прежде: «Сегодня вечером, — написала она, — могут открыться секреты иероглифов из города Розетты, где мой папа видел, как мелют кофе, где женщины прячут лица, куда мы с папой могли отправиться в один прекрасный день, если бы мечты сбывались». Больше она не добавила ни слова. Затем Роза отправила записную книжку назад в потайное отделение.
Спустя некоторое время она положила перед собой чистый лист бумаги.
«Дорогая Фанни», — вывела она.
Но теперь они уже не поверяли друг другу тайны сердца в своих письмах, поскольку над перепиской постоянно висела тень Горация. Она практически чувствовала запах лаванды. Узнав о выкидышах и смерти мужа, они очень мягко посоветовали положиться на волю Божью. Иногда Гораций добавлял от себя несколько строк, написанных сухим тоном. Практически всегда он рассказывал только об их старшем сыне, сыне, который являлся самым удивительным человеческим существом из когда-либо живших на земле. Роза решила, что к десяти годам он наверняка станет архиепископом Кентерберийским. О другом ребенке — девочке — новостей никогда не было. Если не считать того, что Фанни назвала ее херувимом. Очевидно, дети были посланы в дом приходского священника в Уэнтуотере прямо с небес. На мгновение Роза вспомнила, как они с Фанни в сопровождении родственников переходили Сену по мосту Пон-Неф, бегали туда-сюда, останавливались и глядели на воду, перегнувшись через перила. Они говорили, что вода в Сене более французская, чем в Темзе, а потом быстро бежали к родителям, желая побыстрее поделиться с ними этим открытием. Тогда они были детьми. Теперь появились другие дети, а прошлое осталось далеко позади.
«Моя дорогая Фанни». Она знала, что ее дорогая Фанни все еще существовала. Она увидела ее на похоронах отца. Но, выйдя замуж, они потеряли друг друга. Она отложила бумагу и принялась раздеваться.
Наконец Роза подошла к небольшому шкафчику возле ее кровати. Там стояла бутылочка с опиумом, который делал ее сны спокойными.
…Леди Доротея Торренс заперла павлина в небольшой комнате, примыкавшей к ее собственной. Но прежде она рассказала ему о событиях прошедшего дня. Павлин ответил пронзительным протяжным вскриком, характерным для этих птиц. Он распустил перья и клюнул пару раз дверную ручку. Но она сказала ему, что в саду холодно, и попыталась завернуть птицу в одеяло. По всей комнате лежали небольшие кучки экскрементов. Наконец, замерзнув, она оставила обиженного павлина в углу и пошла к себе. Сестры со своим смехом, перешептыванием, вещами, экипажами и мужьями покинули дом. Она легла спать. Но одеяла не хватало, чтобы прикрыть все ее длинное тело, поэтому ногами она упиралась в теплый камень стены. Послышался клекот павлина.
Долли могла показаться глупенькой четырнадцатилетней девочкой, но люди удивились бы, если бы им стало известно, как много она знает. Например, она имела представление об иероглифах, поскольку видела рисунки загадочных, непереводимых значков в одной из отцовских книг, когда рыскала по его библиотеке, пока он отсутствовал в городе. Он, без сомнения (как говорила мать), забавлялся с одной из своих Изабелей. Долли провела много полезных часов в этой библиотеке. Она читала все, что ей нравилось. Она нашла там «Памелу», «Историю Тома Джонса, найденыша», а еще — «Фанни Хилл», которую она сначала не поняла, но потом осознала, как много почерпнула из нее. Она прочла множество книг о давних войнах, о телескопах, прочитала гневные стихотворения Александра Поупа. Она внимательно изучила отцовскую коллекцию картинок с голыми женщинами, которые делали странные вещи, — иногда с другими женщинами, иногда с мужчинами. Она нашла их за фальшивой полкой, когда ей было двенадцать лет. Она часто их пересматривала, но об этом не знал никто. Никто не имел представления о широте познаний Долли, о том, насколько она знакома с «Шедевром» Аристотеля и «Tableau d’amour conjugal»[17]. И конечно же, ей было известно, что такое иероглифы. Подумать только, Розу Фэллон на самом деле зовут Розетта! Как это чудесно! «Вот бы мне быть Розой Фэллон». Она снова вспомнила о маленькой морщинке на лбу Розы, как она ее поразила, словно Роза обдумывала все тайны мира. Что же это за тайны? Можно ли будет их раскрыть с помощью Розеттского камня? Может, ей, Долли, стоит выйти замуж за переводчика? Мысли в ее голове закружились в хороводе, и она уснула.
Ей снился камень. Во сне она каким-то непонятным образом плыла с черным камнем, который почему-то был легким, прекрасным, сияющим. Ей было нелегко прочесть слова, написанные на нем. Птицы, животные и люди в виде иероглифов говорили с ней, и слова открывали свои значения. Кто-то еще присутствовал в ее сне, и он тоже плыл с камнем. Это был мужчина в тюрбане и длинных ниспадающих одеждах. Он был похож на Долли — тоже очень высокий. Она быстро поплыла к нему, но как-то по-своему.
