Он очутился в коридоре верхнего этажа. Там стояло семеро иерофантов в зеленых мантиях. Все без вуалей. Один размотал тюрбан. Они разговаривали или, по крайней мере, пытались, но выходила сплошная несуразица. В расширенных глазах плескалось смятение и ужас. Кто-то пытался объясниться жестами.
Призрак задрожал. В лечебнице явно орудует кто-то очень могущественный, раз сумел распространить такую мощную афазию.
Но сейчас не до расследований, главное – сбежать от Никодимуса. Дождавшись, пока магнус в ступнях подлатается после прохождения сквозь потолок, призрак заскользил по коридору к солнечному свету. По дороге он выглянул в окно – сплошное бледно-голубое небо и извилистые закоулки, боевых змеев не видно. Тогда он перепрыгнул еще на этаж выше и снова пустился бежать.
А потом в груди что-то оборвалось – словно пропал какой-то жизненно важный абзац, оставив вместо сердца зияющую пустоту.
Призрак остановился. Грудная клетка вздымалась и опадала, хотя дышать ему не требовалось. Он хотел закрыть лицо руками, но рука имелась теперь только одна. Накатила боль. Все предплечье превратилось в сплошной пульсирующий сгусток боли. Он упал на колени и позволил себе провалиться в пол. Его обуял страх. Текст катастрофически таял. Сколько еще он протянет без некрополя?
Самое ужасное, что автору он не нужен. Автор не доверяет ему, а Никодимус пытается уничтожить. Что, если он перестал быть самим собой? Что, если он орудие демона?
Грудная клетка заходила ходуном. Боль в потерянной руке рассосалась, но пустота в груди только разрослась. Призрак почувствовал отчаянную тоску по автору, острую и мучительную, как у брошенного ребенка. Он с сокрушительной ясностью вспомнил, как астрофельские события оторвали Шеннона от жены и маленького сына – обоих давно уже не было в живых. Вот тогда болело практически так же.
Призрак скорчился, полностью погружаясь в пол. Невыносимый жар в руках, ногах и ушах отвлекал от душевных мук. Его трясло. Он протяжно и прерывисто дышал, даром что был стиснут со всех сторон камнем и деревом, и рыдал без слез. Прошел, казалось, не один час.
Постепенно все чувства перегорели и улеглись, сменяясь забытьем. Призрак будто погрузился в сон. А потом, когда мысли прояснились снова, начал обдумывать случившееся. Доказательств, что Тайфон его не переписывал, нет. Значит, нужно их найти. Но как?
Тайфон похитил его у автора и частично лишил памяти. Записка в библиотеке утверждала: «наши воспоминания в ней» – и наказывала отыскать клирика Франческу де Вега.
Между тем, записка соврала насчет того, что Шеннон убит, и это настораживало.
Призрак выбрался из пола и пошел искать лечебницу, но пустота в груди почти сразу же вернулась.
На этот раз она принесла с собой страх – такой сильный, что от него мутило.
Упорно гоня от себя горькие мысли, в глубине души призрак понимал, что поместить его в библиотеку и подкинуть фальшивую записку об убитом авторе вполне мог и демон Тайфон.
Глава двенадцатая
Змей нес Сайруса и Франческу над Багряными горами. Целительница разглядывала громадные секвойи, покрывающие склоны. Под плотную вечнозеленую сень почти не проникал солнечный свет, и подлесок тонул во мраке.
Тут и там попадались высохшие деревья с побуревшими кронами. О непонятной гибели растений по всему континенту Франческа уже где-то читала. Дральские друиды нарекли этот загадочный мор «тихим увяданием» и называли его предвестником Войны разобщения, когда из-за океана явятся демоны, чтобы уничтожить человеческий язык.
Франческа уже хотела спросить у Сайруса, что он думает насчет тихого увядания, но тот вдруг перестал заклинать стропы и посмотрел на нее.
– Я тут подумал. В саду ветров сейчас, наверное, около сотни иерофантов. Маршал может отправить их всех в Авил, если город в опасности. – Он помолчал. – Франческа, хватит загадок. Что произошло в святилище? Рассказывай без утайки, иначе как я пойму, что говорить маршалу?
Франческа покачала головой.
– Дейдре велела не доверять другим иерофантам.
– Но можно ли доверять Дейдре?
– Неизвестно. Поэтому давай не будем расширять круг тех, в ком мы не уверены.
– Ты скрываешь от меня что-то важное.
– И не одно, – вздохнула Франческа. – Объясню, когда приземлимся. А пока скажи, этот твой корабль уже достаточно близко? Теперь ты наконец сознаешься, почему он тебя так тревожит?
Сайрус оглянулся на север. Белая искра за это время превратилась в длинную стрелу.
– Да уж, – констатировал он. – Плохи дела.
– Тогда выкладывай побыстрее.
– По-моему, это «Королевская пика». Ручаться не возьмусь, пока не подберемся ближе. Я ходил на ней старшим помощником полтора года.
– И что в ней страшного?
– Это «кречет».
Франческе это ни о чем не говорило. Она почувствовала легкий укол совести. Давным-давно, когда они были вместе, Франческа пробиралась иногда украдкой на крышу лечебницы и поднимала в уголке синий флаг. Сайрус прилетал к ней на свидания, выкраивая время между патрульными вахтами.
Во время этих свиданий он показывал ей взлетающие и садящиеся над садом ветров воздушные корабли, перечисляя достоинства и недостатки каждого. Но у Франчески голова была наглухо забита зубрежкой, и ни на что постороннее места не оставалось, тогда как Сайрус всегда интересовался и медициной, и жизнью Франчески в лечебнице. Через полгода свиданий он мог перечислить на память все пястные кости, а она по-прежнему путала такелаж с багажом.
Судя по тому, как сузились глаза Сайруса, он тоже припомнил ее былое равнодушие и свою обиду.
– Корабли класса «кречетов» относятся к особенно смертоносным. «Кречеты» способны… хотя нет, ты не поймешь. Смотри: обычные воздушные корабли пишутся на льне. Крейсеры – в большинстве своем на хлопке. И лишь «кречеты» – на иксонском шелке.
– Ого! – поразилась Франческа, пытаясь прикинуть, во сколько обходится такая уйма дорогущей ткани.
– До Гражданской войны, – продолжал Сайрус, – когда в Остроземье еще царил политеизм, каждый бог держал собственную флотилию – несколько стай воздушных змеев, пару эсминцев, иногда крейсер или авианосец с боевыми конструктами. Когда Селеста со своими канонистами принялась объединять Остроземье, они заказали себе целых пять «кречетов». Политеистам против них было не выстоять, «кречеты» развеяли их флотилии по ветру. За всю войну монотеисты потеряли только два «кречета».
– Прелестно, – буркнула Франческа. – Значит, «кречет» – символ монотеистического Остроземья под властью Селесты?
– Именно. Из трех оставшихся к западному флоту приписан только один. Называется «Королевская пика», и я готов биться об заклад, что это именно он сейчас подходит к городу, завершая внеочередной рейс с Луррикары.
