Главнокомандующий читал это не без раздражения: в Румянцеве он видел прежнего безобразника, не воспринимал его всерьёз. Но заслуги молодого генерала пришлось оценить. Под Рождество, 7 января 1758 года, Румянцев получает чин генерал-поручика. И, несмотря на молодость, он считался наиболее заслуженным из генерал-поручиков русской армии.
Фермор получил славу покорителя Восточной Пруссии. Румянцев в те месяцы — самый активный его генерал. Закрепившись в Восточной Пруссии, Россия выполнила основную задачу в войне: далее можно было замкнуться, не предпринимать наступательных действий, не рисковать — и удерживать в своих руках богатую и густонаселённую провинцию. Самые прозорливые политики в Петербурге резонно полагали, что в битвах за Польшу, в сражениях с французами и австрийцами Фридрих — даже в случае победного исхода — истощит силы. И вернуть Восточную Пруссию, в которой Россия могла разместить стотысячную армию, он не сумеет. Далее война пойдёт без стратегической необходимости для Российской империи. Шли сражения, а на завоёванной территории постепенно осваивалась российская администрация. Фермор так и оставался губернатором Восточной Пруссии — правда, номинальным.
С января по июнь 1758 года Фермору удалось занять значительную территорию — без сражений и практически без потерь, хотя удовлетворительное и оперативное снабжение армии по-прежнему не удавалось отладить. В июне русские войска форсировали Вислу и заняли Познань. Накопив силы, в августе Фермор предпринял наступление на землю Бранденбург. Армия перешла реку Варту — и достигла стен Кюстрина. Эта крепость на слиянии Одера и Варты стала для русской армии первым камнем преткновения в той кампании. Неподалёку маневрировал прусский корпус генерала Дона, который не решался с малыми силами угрожать русским, но внимательно следил за передвижениями армии Фермера, не забывая ни о шпионаже, ни о разведке.
Фридрих не мог махнуть рукой на продвижение русской армии — хотя относился к ней не без пренебрежения. Фермор обосновался в 100 километрах от Берлина, затем — в восьмидесяти… В прусской столице началась паника: обыватели пересказывали ужасающие легенды о русских варварах, сметающих всё на своём пути, о диких калмыках и жестоких казаках… В Бранденбурге к русским относились куда враждебнее, чем в Восточной Пруссии. Город готовился к худшему.
Румянцев острее других генералов ощущал близость Берлина, близость окончательной победы. И действовал энергично, разрубая узлы. Ещё в июне (20–21 по новому стилю) отряд, составленный из казаков и лёгкой конницы, сталкивается с неприятелем у Ризенбурга. В схватке русские одержали верх — и Румянцев подробно описывает этот бой в рапорте Фермору, между строк призывая того к более активным действиям:
«Краснощоков и Дячкин храбро оную партию атаковав, разбили и живых один корнет и тридцать один рядовых в полон взяты и ко мне присланы; а убитых с неприятельской стороны сочтено 28, а затем в бег обратившиеся от той партии капитан Цетмар, с некоторым малым числом рядовых, Чугуевского казацкого полку ротмистром Сухининым, брегадира Краснощокова адъютантом Поповым и есаулом Лощилиным под город Новой Штетин прогнаты, из которого усмотря неприятельской сикурс вышеписанный ротмистр, адъютант и есаул возвратитца принуждены. С нашей стороны при сем сражении легко раненых три казака только находитца.
Господин генерал-майор особо храбрость брегадира Краснощокова и полковника Дячкина мне похваляет, а что и гусарская команда Донскому войску великую силу придавала, свидетельствует. А я оное все достаточному исполнению ордера вашего высокорейсграфского сиятельства генерал-майора Демико приписать должен».
Румянцев намеренно, не без яда, подробно рассказывает о второстепенном: в главном-то Фермор проявляет нерешительность:
«Я сих корнета и рядовых к вашему высокорейсграфскому сиятельству, то ж и явшегося у меня из той же партии из самого сражения вахтмейстра, и города Рацебурга бургомистра, и живущего в том месте уволенного на время маркграфа Фридриха кирасира под конвоем отправил, а сей мой для выигрышу в времени с сим нарочным подношу.
Господин генерал-майор Демико признает, что генерал Платен, по известию уже ему сделанному, со всею силою на него движение сделает; в таком случае я за нужное нахожу завтре отсюда выступить и маршировать по пути, где с ним, господином генералом-майором, таким образом марш наш регулировать будем, чтоб во всяком случае сикурсовать мне ею было возможно.
Предписанной полоненной корнет и дезертировавшей вахмистр согласно мне объявили, яко корпус, здесь на границе находящейся, состоит в числе полку Платенова драгунского (которого генерал и командует), гранодерского одного и Путкамерского одного баталионах и гусар двести шестьдесят, из которых три эскадрона драгун и гранодерской баталион в Штолпе, а Путкамеров в Шлаге расположены, два же эскадрона драгун постированы один недалеко от Столпа, а другой в Битаве равномерно и гусары деташированы по разным постам для примечания и защищения против наездов легких войск, а генерально все приказ имеют, по приближении войск регулярных все путь свой к Кеслину брать для прикрытия магазинов.
Я по отправлении господина генерал-майора и к Битау партии отправил и ожидаю оных возвращения.
Включенные с сим намерен был вчерась отправить, а по прибытии дезертировавшего вахмистра ожидал благополучного окончания сражения, к которому он всю надежду с доказательствами подал, но прежде уведомления, как сейчас о том получить не мог, а причина тому, что господин генерал-майор рассуждал, неприятельским постом, скрытым быть на всех проездах, ибо они действительно, как нам и видно, тем только и пользоватца случая ищут, а принужден был отправить как для пленных, так и взятого до дву тысяч рогатого скота и овец то ж, которому однако подлинного числа показать не могли».
А «прусской злой король», чтобы отразить русское вторжение в Бранденбург, объединил две армии. Правда, сорокатысячный корпус он был вынужден держать на другом фронте — против австрийцев, инертных, но потенциально опасных.
На торжественном смотре корпус генерала Дона промаршировал мимо короля в новых мундирах, с напудренными головами. Фридрих удивился и произнёс саркастически: «Ого! Да ваши солдаты разряжены в пух. Мои, напротив, настоящая саранча: зато кусаются». Впрочем, после форсированных маршей основные силы Фридриха пребывали не в лучшем состоянии. Только авторитет короля, опыт офицеров и палочная дисциплина держали их в повиновении.
Узнав о действиях Фридриха, Фермор снял осаду Кюстрина. Русская артиллерия разбомбила полкрепости, там погибли прусские арсеналы и магазины, но войти в Кюстрин не удалось. Фермор отвёл войска к Цорндорфу — на соединение с обсервационным корпусом генерала Броуна, русского ирландца. Цорндорф — небольшое поселение, которое после Второй мировой войны стало называться Сарбиново (по-польски — Sarbinowo). Оно находилось неподалёку от города-крепости Кюстрин — ныне Костшин (польский Kostrzyn, немецкий Kustrin) в Любушском воеводстве в Западной Польше. Эта территория стала воронкой, втягивавшей в себя враждующие армии. Одно из значений немецкого слова «цорн» — гнев. Цорндорф — деревня гнева.
