25 ноября 1867 года он писал Павленкову: «Я решительно ничего не мог поправить в тех местах, которые вы отметили красным карандашом. Во-первых, обе фразы: на стр. 28 и на стр. 45, принадлежат не мне, а Чернышевскому. Во-вторых, я не вижу в них ничего нескладного. Мне сегодня некогда было ехать в типографию и потому я доставляю листы в магазин, как это было условлено». А так как Флорентий Федорович служил своего рода связующей нитью между семьей Писаревых и Дмитрием Ивановичем, — роль не из приятных! — то Дмитрий Иванович в своей деловой записке просил его и о личной услуге: «Если Вы увидите мою сестру, пожалуйста, передайте ей прилагаемую записку».
Конечно, такая разобщенность мешала делу, но Флорентий Павленков старался преодолеть накапливавшееся возмущение. Недоразумение недоразумением, а начатое дело продолжать нужно. И хотя опасения издателя не покидали ни на минуту, однако работа не приостанавливалась. И уже 14 декабря 1867 года Флорентий Федорович сообщал Д. И. Писареву, что «4-я часть брошюруется для цензурного комитета и через три дня, то есть в понедельник, должна поступить или в сообщество ко 2-й части или же в обращение». Автор ставился в известность о том, что завтра ему будет оставлен в «Книжном магазине для иногородних» экземпляр книжки. И добавлял: «Это самая живая часть. Как ни велика вероятность ее заарестования, но я не верю, чтобы публика могла ее лишиться. Нужно хлопотать, нужно сильно хлопотать. И я буду».
В этой же записке Флорентий Федорович посчитал необходимым обратить внимание на тот факт, что 15 декабря исполнится ровно месяц с той поры, как была выпущена восьмая часть писаревских сочинений. «Будьте так добры, — писал он Писареву, — зайдите завтра в магазин (если это Вам будет по дороге) за получением должной мною Вам ежемесячной уплаты. Вообще по 15-м числам каждого месяца касса магазина будет ждать Вашего прихода».
Предпринятые Павленковым меры по поводу судьбы четвертой части увенчались успехом. Радость издателя в связи с этим обстоятельством трудно передать. Он поделился ею прежде всего с Верой Ивановной, а затем, не выдержав, написал и Д. И. Писареву. Написал без ставшей уже обычной сухой деловитости, как человеку, с которым связан лишь определенными обязательствами. Давал отчет тому, кого считал своим идейным вдохновителем, рапортовал о реализации собственных, намеченных давно планов. Эти планы и зарождались не без писаревского воздействия…
«Казавшаяся многим невероятность, — писал Флорентий Павленков Писареву 19 декабря 1867 года, — сделалась вероятною: публика не лишена 4-й части даже на время. Срок прошел, и книжка свободна. Таким образом, 1/6 задуманного мною на 10 лет дела закончена. Дней, подобных сегодняшнему, у меня будет немного… В 8 лет — пять дней… Но эти пять дней сознания выполненных надежд, надежд, разравнивающих дорогу к новым, более отдаленным, органически с ними связанным, — эти 5 дней выкупают 3000 остальных, между которыми они лежат так осиротело».
Столько открытости, столько сокровенных дум и чаяний Павленков вряд ли еще когда-либо вложит в убористые строчки какого-нибудь другого из бесчисленных своих писем! Он посчитал необходимым сказать это Писареву! Не так много счастливых минут выпадает на долю людей, посвящающих себя целиком служению гражданскому долгу. Тем более дорогими становятся они их сердцу.
Спустя три дня Писарев писал Павленкову: «От души поздравляю Вас, Флорентий Федорович, и радуюсь вместе с Вами».
КАК БЫЛ ВЫИГРАН ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС?
Для торжества у Павленкова не было особых оснований, так как оставалась неизвестной судьба второй части писаревских сочинений. Хождения по сему поводу в цензурный комитет, беседы с цензорами, в Главном управлении по делам печати мало оставляли надежд на благополучное завершение дела. И все же.
С Верой Ивановной Флорентий Федорович обсуждает все возможные шаги, которые можно было бы предпринять, чтобы спасти том.
— Мне стало доподлинно известно, что по второй части против меня как издателя будет возбуждено судебное преследование. Значит, будет суд. Если суд, то у меня сохраняется право защищать свои интересы…
— Многое, очень многое будет зависеть от того, кто выступит на процессе в роли защитника.
— Согласен с Вами, дорогая Вера Ивановна. Есть тут у меня одна дерзкая затея… Не знаю, как Вы расцените ее?
— Что Вы еще намереваетесь предпринять, Флорентий Федорович?
Павленков помедлил с ответом, а затем спросил:
— Как бы Вы отнеслись к тому, если бы защиту на суде я взял на себя? Кто, кроме меня, лучше всего знает всю сию печальную историю?
— А не преуменьшаете ли Вы реальной опасности? Перед Вами будут находиться профессиональные юристы. И они не преминут использовать против Вас любую запятую в статьях закона…
— Все это верно. Но ведь меня познакомили с обвинительным актом. Все предъявляемые мне обвинения подведены под соответствующие статьи… Разве мы не в состоянии изучить их? Я Вам вручал свой собственный труд «Наши офицерские суды». В Киеве я несколько месяцев изучал юридические справочники.
— Одно дело изучить и толковать законы… Совсем другое суметь в ходе судебного разбирательства быстро и точно ориентироваться, находить сильные и слабые стороны у обвинения… Ваша задача убедить суд в своей невиновности.
— А почему не попытаться? Но, знаете, мой друг, самое важное, что подталкивает меня к такому шагу, заключается в другом. Прокурор будет изобличать Дмитрия Ивановича во всех грехах. Он вынужден будет цитировать писаревские статьи. Допустим худшее. Статьи не пропустят к печати. Но в своем ответном слове, полемизируя с прокурором, я смогу привести все другие места из тех же статей… Улавливаете? Они и прозвучат целиком на процессе.
— Это, конечно, заманчиво. Но я все же очень сильно сомневаюсь, насколько оправдано подвергать себя такому риску.
— Риск, говорят в народе, благородное дело. Но суть-то не в этом. Меня не страшит вся атмосфера борьбы. Напротив, она увлекает. Знаете, я подумал, что на процесс приглашу стенографиста, пусть он все запишет.
— А это зачем?
— Нет, не подумайте, что-де о славе пекусь. Берем худший вариант, статьи будут не пропущены, процесс нами проигран. Тогда я опубликую стенограмму процесса. Это ведь не возбраняется. А следовательно, писаревские мысли и таким путем дойдут до большего числа публики!..
— С Вами, Флор, не соскучишься.
Провожая Веру Ивановну к дому, Павленков сообщил ей, что собирается по делам на несколько дней в Москву. Если все сложится удачно, он потом подробно расскажет ей о задуманном предприятии.
Возвратившись к себе, Флорентий Федорович еще раз перечитал полученный в середине апреля обвинительный акт. Он не стал расстраивать Веру Ивановну. С ней он посоветуется позднее. Сейчас очень было бы полезно пообщаться с Дмитрием Ивановичем. Но тот не желает слышать о встрече. Полностью изолировался в своем лопатинском гнездышке… Ну и женщины. Вот какую силу могут иметь они над человеком. Да каким человеком? Силе духа Писарева можно позавидовать. А гляди-ка, полностью во власти Марии, как там бишь ее по батюшке, Александровны. Придется вновь прибегать к надежному эпистолярному жанру.
