– Но теперь пришла пора прощаться. И дай нам Бог встретиться вновь. Может быть, на другом берегу. Мы с сестрой отправляемся в Англию, как раз вовремя, чтобы попасть к зимнему сезону.
Эта маленькая шутка вызвала смех и выкрики за столом. Но Эдит ее не поняла. Это не предложение. Он уезжает. Бросает ее точно так же, как бросил бедняжку Юнис.
Но я думала… я думала, что он… любит меня.
Опустошенная, Эдит пробормотала извинения и покинула столовую.
Она не заметила, что он вышел вслед за ней, пока он не произнес ее имени.
– Эдит.
Она заставила себя забыть о боли, так же как сделала это тем снежным днем, когда испытывала ее, столкнувшись с настоящей смертью. Сейчас, когда ее сердце разбилось вдребезги, она поступила так же. Она думала… она надеялась…
– Вы нас покидаете, – каждый звук давался ей с трудом, но она ничем не выдала себя. Ее голос был таким же твердым, как и его взгляд за несколько секунд до того, как он нанес смертельный удар.
– Мы должны немедленно вернуться и заняться делами, – пояснил Томас. – Разработка шахты должна начаться прежде, чем наступят холода. – И вот новый удар: – А так как в Америке нас ничего не держит….
Разве можно быть таким жестоким? Неужели он этого не понимает?
– Понятно.
Эдит подошла к лестнице и здесь заметила отца, который стоял неподалеку. Ее милый отец, скорее всего, понимал, что это решение Томаса причинит ей боль, и стоял на страже на тот случай, если он понадобится. Так что ее все еще любят.
– Ваша рукопись, – продолжил Томас. – Я прочитал новые главы. Завтра утром вам ее доставят.
– Очень мило с вашей стороны, – мысленно Эдит вернулась к их первой встрече, когда он восхищался написанным, еще не зная имени автора. Между ними сразу же возникла связь. Ну конечно, возникла. Теперь боль в сердце превратилась в настоящую агонию.
– Вы все еще хотите знать мое мнение? – поинтересовался англичанин. Девушка кивнула, и он начал было говорить, потом запнулся и продолжил голосом, который говорил о том, что для него это не более чем постылая и формальная задача: – Очень хорошо. Ваше произведение сентиментально до абсурдности. Чувства, которые вы описываете с такой серьезностью… эта боль, эти потери…. Вы этого сами никогда не проживали. Создается впечатление, что вы знаете только то, о чем прочитали у других авторов.
Даже плюнув ей в лицо, он не смог бы обидеть ее сильнее. Что он говорит? Как он может говорить подобное на публике? Оскорблять ее в ее же собственном доме?
– Благодарю вас за откровенность, сэр, – кратко ответила Эдит.
Он сделал шаг по направлению к ней, и она почувствовала в этом агрессию.
– Я еще не закончил, дитя. Вы упорно описываете любовные мучения, когда совершенно очевидно, что сами вы их никогда не испытывали.
Почему он так возмутительно ведет себя. Неужели некоторая фамильярность с ее стороны… то, что она демонстрировала надежду… оскорбили его? Она что… Он что, рассмотрел в ней еще одну Юнис – сплошную корысть, скрывающуюся за твердым намерением выскочить за него замуж?
– Вы сказали более чем достаточно, – это что, ее голос? Это говорит она сама? Сейчас она похожа на Снежную королеву, ледяную, непреклонную и очень злую.
В холл стали выходить гости, привлеченные звуками ссоры и теперь наблюдающие за ее унижением. А он, подходя все ближе, продолжал безжалостно издеваться над ней….
– …советую вам вернуться к вашим призракам и фантазиям. И чем быстрее, тем лучше, Эдит. Вы на удивление мало знаете о человеческом сердце и о том, как оно может страдать. Вы не кто иная, как испорченное дитя, которое играется с….
Ну, хватит, с нее достаточно. Это она-то ничего не знает? По крайней мере, у нее есть сердце.
Она дала Томасу пощечину. Он вздрогнул, но ничего не сказал.
Эдит повернулась и выбежала из помещения.
#
Темнота. Спальня. Рыдания.
Ручка двери повернулась, и Эдит, лежащая на кровати, напряглась.
А потом дверь открылась, и на пороге появился ее отец. Эдит жаждала, чтобы ее пожалели. Ее женская гордость оказалась разорванной в клочья. Отец называет ее «дитя», так же как и Томас. Но она уже взрослая женщина, которая только что пережила мучительный отказ, и отец в этом случае был не тем человеком, сострадания которого она искала. Эдит даже сомневалась, что такой человек вообще существует.
– Я все вижу, Эдит, – деликатно произнес отец. – Я знаю, что ты чувствуешь по отношению к нему. Но дай время. Быть может, ты и я… мы можем переехать на западное побережье. Ты будешь писать, а я….
Его голос затих, и у нее перед глазами встало будущее, в котором он был вдовцом, а она старой девой, которые живут вместе. Этого она не могла вынести.
– Я люблю тебя, папа, но неужели ты не видишь? Чем сильнее ты меня обнимаешь, тем мне страшнее, – она старалась не произносить слова, вертевшиеся у нее на языке. – Сегодня я не хочу больше говорить. Просто не могу. – Усталость брала верх. – Спокойной ночи.
Кушинг почувствовал печаль, когда она закрыла за ним дверь и вычеркнула его из своей жизни.
По крайней мере, на сегодняшнюю ночь.
#
«Моя любовь похожа на красную розу…»
На следующее утро на фонографе крутилась пластинка с нежной песней, которая давно уже превратилась в серенаду его супруге. Кушинг, в халате, стоял в раздевалке своего клуба, задумчивый и в то же время торжествующий. Ему удалось помешать Эдит совершить величайшую ошибку. Если бы сэру Томасу Шарпу удалось завершить свой мерзкий план, то жизнь Эдит была бы испорчена навсегда.
Скандал уничтожил бы ее.
В то утро Кушинг чувствовал себя особенно близко к своей дорогой, безвременно ушедшей жене. И смотрясь в зеркало, он видел перед собой ее прекрасное лицо. Не то кошмарное, которое они похоронили, а лицо той очаровательной девушки, на которой он женился.
Все эти годы я охранял нашу дочь, беззвучно сказал он ей. И она в полной безопасности.
Эдит была его наследницей, и Кушинг знал, что будет еще много сэров Томасов, которых привлечет запах его денег. Но он сделает все, что в его силах, чтобы защитить ее. Правда, он надеялся, что для этого ему больше не придется причинять ей такую боль и страдания.
Пребывая в угрюмом настроении, он приготовился к бритью. Появился слуга с чистыми полотенцами и, открыв кран с горячей водой, наполнил раковину.
– Как сегодня водичка, Бентон? – спросил Кушинг с деланой веселостью.
– Горячее не придумаешь. Точно как вы любите, сэр, – ответил Бентон, включая душ. Комната стала наполняться паром.
– Ну что ж, отлично. Сделай милость, закажи мне яичницу с ветчиной. Если есть горячий кофе, то я начну с него. И чуточку портвейна.
