Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 23
— Какой кошмар!
Можно подумать, она никогда не видела куриного помёта.
А Натуся пропищала, зажав пальцами свой длинный нос:
— Фи, какая гадость, фи-и!
У мамы было такое лицо, будто она сейчас заплачет, а папа прутиком погнал нас в огород и долго поливал водой из шланга, пока мы не перестали пахнуть «газом». Кто-то позвал остальных родителей. Нас поставили столбами и принялись допрашивать, зачем мы это сделали. Но сколько они ни старались, мы только пожимали плечами и молчали, как настоящие разведчики.
Анастасия Павловна вся надулась и зашипела:
— Какие дикие, возмутительные, безобразные дети! Их обязательно надо наказать ремнём!
Натуся подло хихикнула, и уж этого-то я не смогла стерпеть. Я закричала, что Анастасия Павловна нам чужая, сбоку припёка, а Натуся ябеда и что физические расправы над детьми и есть настоящая дикость и безобразие. Так мне говорил дядя Сеня. Жаль, что его не было. Он ещё утром ушёл на рыбалку.
Нас всё-таки слегка вздули. Было совсем не больно. Но ведь обидно! Мы орали хором так оглушительно, что почти все деревенские жители, кроме младенцев и больных, приходили спрашивать, не случился ли пожар или, может быть, кто-то купил пароход. Но мы не выдали клятву — это главное!
Когда все разошлись, папа заявил, что я лишаюсь всяких благ и сладостей на неделю, буду сидеть дома, помогать бабушке по хозяйству и всячески искупать вину. А вечером я услышала, как Анастасия Павловна и Натуся собирают вещи. Значит, завтра они уедут обратно в город. Это было единственное приятное известие за весь ужасный день!
Я сидела одна в комнате. Мне было скверно и тоскливо и хотелось умереть от какой-нибудь скоропостижной неизвестной болезни.
Я подумала, что надо написать завещание о том, чтобы Анастасию Павловну и Натусю не пускали на мои похороны ни за что, как бы они ни рвались. Я представила, как лежу в гробу, вся такая строгая и прекрасная, мама с папой рыдают без остановки и говорят: «Ах, зачем ты так рано нас покинула?!» Судя по некоторым фильмам, когда кто-то умирает, полагается всё время повторять именно эти слова. И ещё я представила, как дядя Сеня вытирает глаза носовым платком и скорбно шепчет: «Зачем я сравнивал её с конём, когда она-то и была самой настоящей трепетной ланью?»
Мне захотелось плакать, и я стала упорно смотреть на гвоздик в стене. Когда очень сильно хочется плакать, надо найти глазами какой-нибудь предмет и глядеть на него до тех пор, пока слёзы не перестанут выскакивать. Это испытанный способ дрессировки слёз. В этот момент мне был срочно нужен дядя Сеня, ведь только он меня понимает и выслушивает. Наверное, я умею вызывать людей на расстоянии, потому что дядя Сеня как раз вернулся с рыбалки и заглянул в мою комнату. Он положил мне под подушку пачку жевательной резинки и сел в кресло напротив.
— Ну, опальная принцесса, рассказывай, что произошло.
Я почему-то сразу разревелась, а дядя Сеня стал гладить меня по голове и успокаивать, как маленькую. Мне было тепло и уютно, но сердце разрывалось на части от горя, и я вдруг всё ему рассказала: про план Павлика, про то, как мы учились быть героями, как нас наказали и как я хотела умереть. Я рассказала ему всё-всё — кроме одного испытания. У меня были причины не говорить об этом.
Дядя Сеня слушал очень внимательно. Почему-то лицо у него постепенно становилось белым как мел. Он пообещал мне, что не выдаст клятву (ведь иначе директор школы плюнет в меня), но попросил разрешения завербоваться в нашу компанию.
— По правде говоря, — признался дядя Сеня, — мне тоже хотелось бы стать героем и попасть в историю.
Когда наказанию придёт конец, я обязательно поведу его в нашу пещеру. Я знаю, что ребята будут рады. Дядя Сеня свой в доску и умеет придумывать такие удивительные волшебные сказки, что просто закачаешься.
Я спросила, не сердится ли он на меня.
— Ни капельки, — ответил дядя Сеня.
— Даже за то, что я утащила из дома всю зубную пасту?
— Только чуть-чуть, — сказал он, подумав.
— А за что ты обозвал меня конём?
— Разве? — удивился он.
— Конечно, я не такая трепетная, как Натуся…
Он расхохотался:
— Жаль, что я не видел тебя сегодня вечером, а то обозвал бы ещё чушкой и курицей…
Дядя Сеня ушёл. Я была рада, что он не сердится. Но интересно, как бы он повёл себя, узнав об участи своих кирзовых сапог? Мне пришлось взять их для испытания в озере. Нужны были очень большие и тяжёлые сапоги, а у дяди Сени самый большой размер обуви в нашем доме. Все ребята принесли сапоги из дома. Для верности мы добавили в них ещё и камней и, надев на ноги, тонули с ними в озере, а потом выныривали. Самое ужасное, что дяди-Сенины сапоги вместе с остальными так и остались стоять на дне озера. А ведь они куда дороже зубной пасты.
Смешное-грустное-страшное
Однажды дедушка Миша, которого в деревне с некоторых пор зовут Дедукцией, взял нас с собой по грибы. Мы вышли из дома, когда солнце только начало осторожно скользить вдоль дальнего озёрного берега, пробуя воду на прохладность. Было непривычно тихо, трактора и птицы ещё не проснулись. Утро уже оторвалось от ночи, но не успело прикрепиться ко дню.
Этим летом грибов много. На полянках в сосновом бору пасутся жёлтые стада маслят, под кустами играют в прятки розовые волнушки, а под листвой в земле, если повезёт, можно отыскать скользкие махровые грузди. Они крепкие и белые на изломе, как сахар-рафинад. Мы очень скоро наполнили свои корзинки.
Дедушка Миша велел нам натаскать сучьев и запалил дымный костерок. Сардана насадила на длинные веточки шляпки сыроежек и поджарила на огне. Сыроежки получились копчёные и вкусные, как настоящие шашлыки.
Мы расстелили на полянке газету, достали домашнюю еду — кто что взял. Дедушка Миша открыл термос с чаем и разложил на газете десяток варёных картошек, пару пупырчатых огурцов, три помидорины и пучок зелёного лука. Павлик принес пачку печенья «Юбилейное» с шоколадом, у Сарданы были бутерброды с сыром, у меня — с колбасой, а у Васьки — три жареных карася. Начался пир горой! Васька шутливо зарычал, оскалился и накинулся на еду, как голодный зверь.
— Ты прямо саблезубый тигр, — засмеялась я.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 23
