— Мои обвинения необоснованны, не сердись. Я знаю, ты не стала бы мне врать.
— Вот это золотые слова, — одобрила Николь, несколько успокоившись. — Итак, я послала тебе письмо и телеграмму, — продолжила она, поглядывая на ребенка, сдиравшего цветастую этикетку с упаковки. — В письме я сообщила о своей, беременности, а в телеграмме — о рождении Джонни. Письмо я отдала Джеймсу, когда он поехал во Флориду, и он уверял, что передал его тебе из рук в руки.
— Ничего он мне не передавал. Ты рассказала ему о содержании письма? — спросил Генри.
— Нет, конечно. К чему выносить сор из избы? — Николь задумчиво повертела в руках чашку. — А что, если Джеймс потерял письмо и не осмелился признаться в этом?
— Сомневаюсь. — Генри хмуро посмотрел на нее. — Я подозреваю, что он догадывался, какие важные новости ты хотела мне сообщить, и утаил их от меня намеренно. Он был бы не прочь размазать меня по стенке — да кишка тонка.
Николь огорченно покачала головой.
— Джеймс, наверное, завидует твоим успехам в бизнесе. И самое главное — твоему сверхъестественному везению.
— Плюс наша с тобой идиллия не давала ему спать спокойно. Он претендовал на тебя, хоть ты и не была его подружкой, и воспринял в штыки мое вторжение. Вот почему, когда я говорил с ним по телефону, он с таким торжеством объявил, что ты поселилась в его квартире.
— Вы говорили обо мне?
— Да. — Генри налил ей чаю, а себе — кофе с молоком. — Я чувствовал угрызения совести по поводу того, как прервались наши отношения.
Николь выжидательно посмотрела на него.
— Я не хотел обманывать тебя, у нас не было будущего и… — Он замолчал, будто не уверенный в том, что собирался сказать.
— Я тоже так считала, — солгала Николь.
— О'кей. В общем, я беспокоился за тебя.
— Почему же нас не соединили?
— Ты куда-то отлучилась из офиса, телефонистка связала меня прямо с Джеймсом, и он мне все уши прожужжал о вашем… партнерстве и предполагаемой свадьбе.
— Это произошло прошлой зимой? Как раз во время моей беременности.
— Точно. Я тогда вспомнил, как ты называла этого хлюпика «младшим братиком». Уверял себя, что он не подходит тебе, но ведь все могло измениться. Особенно если учитывать его настырность и…
Громким требовательным криком Джонни напомнил родителям о своем присутствии.
— В чем дело, проказник? — строго осведомился Генри.
Круглая коробка из-под мячиков закатилась под стол, и малыш пытался вытащить ее, но нога Генри преграждала ему путь. Тогда Джонни улегся на спину и заорал во всю мощь своих легких. От этого вопля у Генри с Николь зазвенело в ушах.
Николь наклонилась, сложила мячи обратно в коробку и подала сыну.
— Он обязательно должен быть в центре внимания, только не умеет еще выразить свои запросы словами. И это, кажется, приводит его в отчаяние.
— Знакомое состояние, — сказал Генри. Он, как и Николь, пил маленькими глотками, а к печенью не притронулся. — Когда же ты написала во второй раз?
— В марте, когда Джонни исполнился месяц.
— В это время я попал в автокатастрофу… Ты указала мой домашний адрес?
— Нет, я не знала твоего адреса — пришлось отправить телеграмму в офис.
— Моя секретарша наверняка доставила ее ко мне в больницу вместе с другими письмами и визитными карточками. — Генри тяжело вздохнул. — Меня уже мутило от ободряющих открыток с надписями типа «Не унывай», и в один прекрасный момент я начал складывать их в кучу, не распечатывая. Признаю, это не очень порядочно, друзья были так добры ко мне, но…
— Тебе стало жаль себя?
— Думаю, да, — сказал Генри, и лицо его омрачилось воспоминанием о пережитом потрясении; что и говорить, он ощущал себя зверем, запертым в клетку… Сосредоточенно наблюдая за малышом, который усердно отдирал крышку от коробки из-под мячиков, он невзначай обронил: — Но ты могла бы и позвонить.
— Я часто думала об этом, однажды даже отважилась набрать номер… — Она в нерешительности остановилась.
— И что же? — нетерпеливо спросил Генри.
— Я вовсе не собиралась гоняться за тобой и разыгрывать невинную жертву.
Он улыбнулся одними губами — в глазах сохранилась отчужденность.
— Тебе нечего было опасаться, — возразил Генри не слишком решительно. Уж он-то знал, что сунуться в брачную петлю из-за ребенка — далеко не лучшее занятие. На собственной шкуре пришлось испытать.
— Джонни похож на меня, — очнувшись от своих мыслей, пробормотал Генри.
— Вылитый. А я гадала, заметишь ли ты сходство.
— Уловил с первого взгляда, хотя не все сразу. Вчера меня поразило, что у него нет абсолютно ничего общего с Освальдом. Ну и дата рождения… До сих пор никак не приду в себя — настолько меня ошеломило это открытие.
— Так же, как меня — диагноз гинеколога.
— Могу себе представить. — Их глаза встретились. — Ты знаешь, когда именно это случилось?
— Утром в день твоего отъезда в Америку.
— Когда ты разделась и вошла ко мне в душ. — Он в замешательстве смотрел на Николь. — Ты попросила любить тебя, а я слишком торопился исполнить твою просьбу и не надел…
— Мы совершили ошибку, — прервала его Николь.
Она и без того беспрестанно восстанавливала в памяти мельчайшие подробности их связи, не хватало еще, чтобы это было высказано вслух.
— А ты не думала… прервать беременность? — осторожно спросил Генри.
— Нет, но, когда ты не отозвался на мои письма, я решила, что ты подталкиваешь меня к аборту.
— Ни за что на свете я не стал бы «подталкивать» тебя к убийству ребенка! — запротестовал Генри. — Но ты же сама говорила: «Я не созрела для такого важного шага, еще нет», — в точности процитировал он ее слова.
— Постоянно менять свои планы в личной жизни — женская привилегия, — парировала Николь.
Безусловно, карьера много значила для нее, но, честно говоря, Николь не жалела о рождении Джонни ни одной минуты — пусть даже с его появлением на свет перебаламутился привычный уклад жизни.
— Я буду помогать тебе материально, — торопливо пообещал Генри.
Николь поспешила расставить все точки над «i» в его великодушном предложении:
— Я приму деньги на уход за Джонни, но для себя не возьму ни гроша.
— Ты оставила работу, чтобы не отлучаться от ребенка, — возразил он. — А эта затея с пансионом вряд ли компенсирует утраченный гонорар.
— Я справлюсь сама.
— К чему «справляться», если у меня предостаточно средств? Я легко могу…
— Нет!
Его терпение иссякло.
