— Лучше не думай об этом. До свидания.
Уже на крыльце Никита услышал характерный звук разбивающегося о входную дверь стеклянного предмета. «Перебесится», — подумал он и ошибся. Эльвира не перебесилась и не отступила от задуманного. Она действительно обладала странной чертой — выдумать историю и поверить в её реальность, даже наедине с собой проливать слёзы о себе — несчастной. И это уже не артистический талант, а скорее некая форма шизофрении. Ей было выгодно — она выдумала и поверила, что именно так всё и было. Она абсолютно искренне думала: всё, чем обладает сестра, по праву должно принадлежать ей. Только из-за чудовищной ошибки Севиль пользуется всеми благами. Кроткий, ангельский характер сестры всегда раздражал Эльвиру, и она была уверена, что, родись она одна, все друзья Севили были бы её друзьями и любили бы её, а не сестру. Она знала, что очень красива, но её лицо должно было быть уникальным, единственным лицом на земле, и её приводило в бешенство, что такое же лицо было у этой дурочки Севили. И она всегда была рядом.
Эльвира уже в семь лет восстала против обычая одеваться одинаково и всячески подчёркивала свою индивидуальность. А уверенность в том, что сестра должна исчезнуть и Эльвира останется наконец одна, без глупой копии, которая оскорбляла своим существованием её жизнь, пришла давно, ещё при жизни их легендарного деда. Им было лет по шесть, когда Севиль заболела ветрянкой. Дед забрал Эльвиру в летнюю кухню и отвлекал беспокойную шалунью своими многочисленными героическими рассказами о войне. Дед и его брат-близнец попали на фронт безусыми юнцами за год до победы над фашистами. В тот вечер дед рассказал внучке, как брат подорвался на мине и умер в муках у него на руках. «А у меня с того дня ни одной царапины, ни раны за всю жизнь. Я думаю, что удача, отпущенная при рождении нам двоим, перешла тогда ко мне, и я остался жить и за себя, и за брата», — закончил своё повествование дед. Он не узнал, как извращённо истолковала внучка его слова.
Эльвира решила тогда, что заболевшая Севиль обязательно должна умереть, и удивилась, когда сестра выздоровела. Но с тех пор она ждала, что когда-нибудь придёт день, когда Севиль исчезнет и Эльвира будет пользоваться удачей и счастьем, отпущенным им двоим. Но годы шли, а сестра не умирала. Более того, внезапно судьба улыбнулась этой тихоне, она уехала в Америку, выскочила за миллионера и жила как у Христа за пазухой, ни о чём не беспокоясь, ни в чём не нуждаясь, в цветущем краю, где даже зимой не бывает холодно. И работала в церкви бесплатно, ради собственного удовольствия, обучая русских эмигрантов английскому языку. Больше всего Эльвиру взбесило именно это известие, которое принесла ей мать. «Значит, мне, лучшей, чтобы выжить, приходится унижаться и идти на всякие афёры. А эта курица может себе позволить быть такой благородной! И это же надо додуматься — работать бесплатно, да ещё в церкви! Ханжа! Она и в Бога никогда не верила. Нашлась святая! Легко быть благородной с мужем-миллионером! — думала Эльвира и закипала от злости на удачливую сестрёнку. — Только бы выманить её сюда, а уж я восстановлю справедливость. Никита, тряпка, все карты перепутал, надо срочно менять план. А как гладко всё складывалось! Ну, ничего, сама справлюсь, без свидетелей. Может, так и лучше».
15
— Дорогая, ты уверена, что так уж необходимо спешить с этой поездкой? Через две-три недели мы могли бы поехать вместе. Сейчас у меня нет такой возможности — запись до конца месяца и плановые операции.
— Сестра в отчаянье. Говорит, что срочно необходимо увидеться. Мы два года не общались, и теперь она в беде, я не могу отказать. Она утверждает, что вопрос нужно решить незамедлительно. Она тяжело больна и не знает, сколько ей осталось.
Майкл задумался.
— А почему родители ничего не говорили об её болезни? Ты ведь часто звонишь им.
— Она сказала, что родители ничего не должны знать пока. У матери слабое сердце.
— Может, послать ей деньги?
— Я предлагала. Видимо, дело не в деньгах. Говорит, что должна обязательно меня увидеть лично. Что-то типа исповеди и примирения. Говорит, что неизлечимо больна. Всё так неожиданно.
— Если так, то, конечно, надо ехать. Однако я очень расстроен и при других обстоятельствах ни за что не отпустил бы тебя одну.
— Да, у меня тоже как будто камень лёг на сердце после разговора с ней. Поверить не могу, что всё так серьёзно. Эльвира никогда не болела. Я, сколько себя помню, все детские болячки перенесла, а ей хоть бы что. Зимой все простуды — мои. Сестра всегда говорила, что я за двоих болею. И вдруг такая новость! Второй день не нахожу себе места. И Андре не отходит от меня, как будто чувствует разлуку.
Севиль опустилась на корточки и взяла пуделя на руки. Тот уткнулся носом ей под руку и замер.
— Посмотри на этого проказника. Притих, как мышь, только бы его не опустили с рук, — Севиль грустно улыбнулась: — Может, взять его с собой?
— А что я буду делать тут в одиночестве? Меня, значит, бросать одного не жалко? — прищурился с улыбкой Майкл. — Вот так добрая жена! Пойдём, я тебя зацелую на прощанье. С ума сойду, пока тебя дождусь!
— Не сойдёшь, я буду звонить тебе каждый час и мешать работать.
— Обещаешь?
— Да, торжественно клянусь! Честное скаутское!
— Я надеюсь, ты не очень задержишься?
— Майкл, пока ничего не знаю, обратный билет заказала с открытой датой. Если ничего опасного, сразу вернусь, буду смотреть по обстоятельствам.
— Хорошо, любимая. Я буду скучать и считать минуты до нашей встречи.
Она бросила последний взгляд на гостиную и поспешила выйти. Андре кинулся под ноги и жалобно заскулил.
— Ну, что ты так волнуешься, маленький мой? Я скоро вернусь, — сказала Севиль и улыбнулась.
Всегда происходило одно и тоже: когда она разговаривала с пуделем, автоматически переходила на русский. Видимо, для Андре не имело значения, на каком языке с ним говорят, он понимал любую речь. А может, владел двумя языками? Майкл, смеясь, комментировал: «Ты секретничаешь с моим соперником, чтобы я не понял, о чём вы договариваетесь».
Майкл не знал, что думать: прошло два дня с тех пор, как Севиль позвонила последний раз, когда прилетела в Крым, и пропала. Он поднял все телефонные счета и нашёл новый домашний номер телефона её родителей. За вечер он позвонил пять раз, но не смог ничего выяснить. Трубку брали по очереди то мать, то отец Севили, но они не понимали английский, а он ни слова не знал на русском. И Ника с Дейвом укатили в Колорадо путешествовать, до них тоже невозможно было дозвониться. На сердце легла необъяснимая тяжесть, а верный друг Андре смотрел грустными преданными глазами, как будто понимал, что с хозяином не всё в порядке.
— И куда пропала наша восточная красавица? Может, позвонить в полицию, пусть свяжутся с Интерполом, — сказал вслух Майкл.
Кроме пуделя, рядом никого не было, а тот промолчал.
— Да, я так и сделаю.
