— Не пугайтесь, маменька! — сказала Ольга, обняв старушку. — Наши возвращаются к Смоленску. Митя скоро тут будет и сам скажет, что нам делать.
Молодая женщина старалась при этом улыбаться — глотая подступавшие к горлу слезы.
— Наши разбиты, — шептала старушка. — Олечка, надо нам уехать, дорогая. Укладываться надо скорее и уехать…
— Вы бы, маменька, Павлушу к коменданту послали узнать, в чем дело. А то мало ли что болтают в городе!
— Пусть сходит и узнает! А только как хочешь, но мы будем укладываться. Долго ли до беды! Вдруг неприятель нагрянет?
— У Неверовского целая дивизия. Да еще два драгунских полка! — сказал Павлуша.
— Эка сила, подумаешь! — с досадой прервала Нелина сына. — Да если не подоспеет подкрепление, так наших в землю положат.
— Господи! — охнула Ольга, уже видя в своем пылком воображении Митю убитым.
— Укладываться! — вскричала Нелина. — А ты, — обратилась она к Павлуше, — беги к коменданту да возвращайся скорее, не то уедем без тебя, ждать не станем.
— Палашка, Машка, Дунька! — позвала она во весь голос прислугу. — Тащите сундуки да попроворнее. Позовите ко мне Митрофана…
— Вы не извольте беспокоиться, матушка-барыня, — молвил почтительно вошедший старый слуга Митрофан. — Уложим все необходимое в тарантас. На козлы сядет лакей Андрей, и поезжайте с Богом в Москву.
— А как же с вещами, Митрофан? Надо за подводами в деревню послать.
— За подводами я уж Митюху верхом послал. А ждать вам их незачем. Я сам уложу, и вслед за вами поедем.
— Что ты, Митрофан, в уме ли? А дом-то как без тебя будет? Что ж его так на разграбление и оставить?
— Верно ваше слово, матушка-барыня. Дом никак оставить без присмотра нельзя. А только как же подводы зря отпустить, чтобы вещей не растащили?
— Посмеют ли! Ведь свои! Я старосте строгий приказ пошлю: беречь все пуще своего глаза. А дорогой Матвеевна присмотрит.
Столпившиеся вокруг нее женщины хватались за голову, всхлипывали.
— Молчите! — прикрикнула на них барыня.
— Что тискаетесь! — крикнул на них и Митрофан. — Ступайте укладывать добро по сундукам. Чтобы все было у вас готово, как подводы придут!
Женщины заметались во все стороны и, забыв про неприятеля, начали спорить между собой по поводу каждого ящика и каждой тряпки.
Ольга машинально собирала разные ценные вещи и старалась помогать матери. Но мысли ее были далеко — на большой дороге к Красному. Воображение ей рисовало, как Митя бодро шагает возле своей роты, в порядке отступающей перед массой напирающего со всех сторон неприятеля; то он виделся ей тяжелораненым… и она, забыв, где она и что возле нее делается, вздрагивала всем телом и хваталась обеими руками за голову.
— Полно же, голубушка моя, полно, моя радость! — говорила Нелина, гладя густые черные волосы дочери. — Никто как Бог! Что убиваться! Может быть, наш Митя здоров и двигается к нам…
— А мы уезжаем, мамаша! — проговорила сквозь слезы Ольга, с легкой укоризной в голосе.
— Нельзя иначе, голубка моя! Никак нельзя оставаться. Необходимо уехать — и как можно скорее.
— Хотя бы мне узнать, что с Митей. Подумайте только: уехать так далеко отсюда, не зная, жив ли Митя, не ранен ли он! Маменька, голубушка, подождите до завтра, только до завтра!..
— Матушка-барыня. Мы пропали!.. — закричал вдруг повар Гаврило, подбежав к растворенному окну. — Наши, слышь, остановились неподалеку. От француза отбиваются. Степка с повозкой прибыл.
Ольга опрометью бросилась к двери, выскочила на крыльцо и чуть не столкнулась лбом со своей горничной Машей, бежавшей со всех ног в комнаты.
— Письмецо вам от барина! — крикнула Маша, потрясая в воздухе клочком серой измятой бумаги.
Ольга нетерпеливо выхватила у нее письмо и стала с жадностью читать. Но бумага была сильно измята, а она так взволнована, что едва смогла разобрать следующие строки, наскоро набросанные карандашом:
«Если вы еще в Смоленске, то, ради Бога, уезжайте скорее прямо в Москву».
— Что он пишет? Что? — спрашивала тревожно Нелина, тоже вышедшая на крыльцо.
— Велит уезжать, — ответила грустно Ольга.
— Ну вот видишь, голубушка, сама теперь понимаешь, что я права.
Однако Ольга не слушала матери и, обратись к Маше, приказала позвать к себе денщика Степку. Не успел Степан появиться, как был засыпан вопросами.
— Живы-с, здоровы-с! — отвечал он, улыбаясь во все лицо. — Кланяться велели. И как это только Господь хранит его благородие! То есть хоть бы царапинка… А дело под Красным было жаркое! Ух какое жаркое!..
— И Митя сражался? Да говори же скорее! — торопила Ольга.
— Как же-с! Почесть все впереди! Да вот расскажу все по порядку. Дозвольте только, сударыня, водицы испить, в горле уж больно пересохло. Весь день гнали лошадей без остановки, ведь француз-то был близехонько от нас.
— Ну иди, выпей и закуси. Я велю Матвеевне тебе чарку вина дать. Только ты, смотри, приходи скорее рассказать нам все, да рассказывай потолковее, как дело было.
— Хотя мы в деле не бывали, а все ж с колокольни видели и можем доподлинно рассказать, как все происходило.
— Так приходи же, смотри, скорее!
— Мигом-с явимся. Не успеет безволосая девка и косу заплести, как мы перед вами предстанем.
— Ну-ну, беги! — сказала добродушно Нелина. — Довольно ораторствовать!..
Тоска Ольги заметно поутихла, но молодая женщина так страстно желала знать все подробности о муже, что не могла ничего толково укладывать, а сновала по комнатам, захватив свою дорогую белую шаль, подарок Мити к свадьбе.
Через четверть часа Степан уже бежал по двору, утирая губы рукавом своего казакина и дожевывая кусок сала, которым его угостила Матвеевна. Обыкновенно она была не очень щедра, но тут как не угостить на радостях встречи, да и жалеть провизию незачем более: всех запасов с собой не увезти, а оставить — растащат или испортится… а не то еще француз съест, так пусть лучше свои покушают всласть.
Представ перед госпожой, Степан остановился чинно у самых дверей. Он опустил руки по швам, наклонил голову немного влево и начал ровным голосом толкового рассказчика:
— Вот это пришла наша дивизия под Красный, и стали мы на биваках недалеко от самого города. С нами тоже были Харьковский драгунский полк и два полка казаков. Тут шепнул один из казаков, вернувшись из разведки: «Плохо, ребята! Французов видимо-невидимо. И все — конные…» Вот это сегодня утром раненько и говорит мне его благородие: «Ступай, Степан, к обозу да мои вещи и коня стереги». Поехал я это на заводной через город и не утерпел, привязал жеребца к церковной ограде, а сам — на колокольню… А перед городом-то место ровное — видно далеко. Вот и вижу: скачут французы; да такая их силища — страх!.. Гляжу, а подле самого города наш-то батюшка Дмитрий Иванович мост на болоте наводят, ему барабанщики наши да флейтщики помогают, ломают изгороди да срубы, к их благородию тащат…
